Определенно голодна

Это было даже немного неловко. Я обещала дать свободу Марко, если он придет ко мне, приползет ко мне на коленях, готовый к блуду. Но все эти дни он держал себя настолько профессионально, что казался почти настоящим императором. А если честно, просто идиотом. И то, что он обладал безраздельной властью в своей мясной империи, не делало меня автоматически его вассалом, хотя его отношение ко мне говорило как раз об обратном. И если он всегда так обращался с женщинами, тогда он не заслуживал даже дышать, не то что входить в мое тело. День за днем он расхаживал, высокомерно взирая на всех свысока и называя меня la piccola scrittrice, маленькой писательницей, перечеркивая десятилетия моего опыта, несколько вышедших книг и свободное владение итальянским. Именно это решило его судьбу. Марко сам решил ее. И его смерть — дело только его собственных рук.

Что же сейчас мне делать с этим раскаянием! Что мне делать с человеком, который пал у моих ног, прижал нос к моим кружевным трусикам и втягивает в себя аромат моей промежности! Не разрушит ли убийство обещание, которое я дала сама себе? Или все-таки то, как он вел себя до этого момента, и решило его судьбу окончательно? А если, подчиняясь собственным правилам и установкам, я должна убить Марко из уважения к нашей общей истории и эросу, то как мне расценивать то, что есть сейчас?

— Давай уйдем, — проговорил он прямо в мою промежность. — Lasciamo. Vieni. Andremo al vostro hotel. В любой отель, какой захочешь. В любой.

Его губы настойчиво двигались по моей вульве, дыхание становилось все жарче. Я почувствовала, что он и вправду тосковал. Его страстное желание было ощутимо сквозь шелк и кружева. Мое тело пронзило током, позвонки зазвенели, как ксилофон. Но отель, где я остановилась, очень уместно находился в Тоскане.

Я схватила Марко за остатки волос и заставила встать. Затем поцеловала и прижала к стене. Стянула плащ сначала с левой его руки, потом с правой, потом пиджак, обернув его вокруг запястий. Развязала галстук и стащила с него рубашку. Как будто очищала початок кукурузы. Марко стоял в ворохе дорогой, неприлично дорогой одежды в одних брюках, с обнаженным торсом и связанными за спиной руками. Флуоресцентный свет придавал его коже нежный цвет молодой оливы.

Марко попытался высвободить руки.

— Нет, — сказала я, — ancora.

Будь спокоен.

Я вытащила из кармана наручники и, обвив Марко руками, застегнула их вокруг его запястий. Затем подтолкнула его в сторону цепи, свисающей с потолка, с крюком на свободном конце, к которому пристегнула наручники. Я специально купила двойной замок в БДСМ-магазинчике на Манхэттене (сами наручники я приобрела в Милане, одном из немногих итальянских городов, где продаются такие вещи). Я тогда еще верила, что запланированное убийство может не состояться.

Марко глухо застонал. Он тяжело дышал и был весь напряжен от переполнявшего его желания.

Я расстегнула ремень от Гуччи, молнию на брюках от Валентино, вытащила член из трусов от Дольче и Габбана и взяла его в рот. Я заставила Марко подчиниться мне, и когда почувствовала, как он содрогается в приближающемся оргазме, когда в моем рту появился нежный вкус умами от его преэякулята, убрала правую руку с члена и запустила ее в свою сумочку. Марко кончил мне в рот, содрогаясь и рыча, мясная лавка наполнилась эхом его оргазма. Левой рукой я погладила его член, дождалась, когда он станет мягким, чтобы выпустить его на волю. Затем встала и поцеловала Марко. Посмотрела ему в глаза и, взмахнув ножом, перерезала ему горло.

Я ничуть не колебалась. Не дрогнула. Не давила. Мой нож не соскользнул, не вонзился, не застрял. Я заранее позаботилась о том, чтобы он был идеально острым. Таким острым, чтобы не причинял боли и лишь сиял, когда я проверяла его, проводя лезвием по подушечке и по ногтю большого пальца на левой руке. Это было чистейшее, острейшее лезвие. Намного острее и чище остроумия Дороти Паркер.

Точно конькобежец взрезает лед одним точным движением, я взрезала горло Марко. Алая кровь растеклась по его груди. Он встретил мой взгляд, в его глазах мелькнула вспышка, миг — и они потухли. Теперь он смотрел в никуда. Ни смертельного ужаса, ни осознания смерти, ни тревоги, ни даже созерцания. Вот Марко был жив — а вот его не стало. Его смерть оказалась такой внезапной, как будто кто-то просто нажал на кнопку и выключил свет. Разница только в том, что снова нажать на кнопку и включить уже не получится. Я не могу еще раз взмахнуть ножом, чтобы Марко ожил. Умер. Ожил. Умер. Снова и снова. Я смотрела, как течет кровь Марко из раны и из открытого рта, в котором застыл крик удовольствия. На полу уже образовалась огромная красная лужа. Я отступила в сторону и позволила крови вначале проливаться потоком, затем течь ручьем, а затем иссякнуть до капель, стекающих по волосатой груди и животу. В зале стоял горячий, яркий аромат крови.