Определенно голодна

С Алексом я начала говорить «мы», и он стал еще ближе. Я стала его второй кожей, и мне это нравилось. Мне с ним все нравилось, все нравилось, и это было прекрасно, и жизнь была хороша. В первый и единственный раз в жизни я почувствовала что-то там, в груди, где-то глубоко под солнечным сплетением. Я чувствовала неприятное покалывание, когда что-то делала не так, как ему нравилось, и это чувство руководило моим выбором, и впервые в жизни я задумалась о том, сделает ли другого человека счастливым то, что я делаю. Я была моногамна. Когда это вообще случалось? Такого еще не бывало. Даже Эмме он нравился. Она по-дурацки широко улыбалась его великаньей голове, потому что Алекс был умной открытой книгой, и его большие, сложные слова совсем не утомляли. Я читала его пальцами, я читала его ртом, медленно произнося гласные. Я читала его с восторгом, и он тоже читал меня.

С Алексом моя крепость одиночества превратилась в балкон Джульетты. Балкон Джульетты превратился в лоджию, лоджия — в веранду. Не успела я опомниться, как крепость пала и мягкий ветерок полетел сквозь тонкие занавески. Мое сердце стало домом, и я жила там не одна.

Оставались ли вы со мной на протяжении всей этой истории об убийствах, предательстве, бойне и мясе только для того, чтобы почувствовать разочарование от моих разговоров о любви? Я влюбилась. Я любила. Я этого не хотела. Я не встала на путь любви, не начала искать притяжения. Любовь сама нашла меня, ее гравитация меня притянула. Алекс был настолько добрым человеком, что его доброты хватало на двоих, а я не люблю добрых людей. Добро круглое, как ложка. Добро бескрайнее. Но почему-то Алекс был интересен. В Алексе не было ни капли святости. Он был забавным, даже саркастичным. Он мог быть мрачным и злым. Он не был лучиком солнца. Его экскременты дурно пахли, и я часто это чувствовала. Я обнаружила, что редко ему возражаю. Прежде всего, Алекс был исключительным человеком в своей шокирующей способности любить меня без оговорок, условий или лжи — и не раздражаться из-за этого.

Последним, что вкусила Эйлин Уорнос перед казнью, была чашка кофе. Перед смертельной инъекцией Карла Фэй Такер съела персик, банан и небольшую порцию салата из овощей с соусом ранч — это почти по-спартански. Таким же был и последний ужин Джуди Буэноана: приготовленные на пару брокколи, спаржа, помидоры с лимоном, ягоды и горячий чай. Рут Снайдер, казненная на электрическом стуле в Синг-Синге, съела то, что является сутью американской готики, — курицу с пармезаном и пастой альфредо, мороженое, два молочных коктейля и две упаковки виноградной газировки по шесть штук. То же самое и с Вельмой Барфилд. Ее последней едой была кока-кола и пакетик сырных чипсов. Странно выбирать в качестве последней еды то, что можно было бы взять в придорожном кафе, но de gustibus non est disputandum, о вкусах не спорят, и все такое. Возможно, самой поэтичной последней трапезой была трапеза Виктора Фегера, человека, интересного только тем, что он ел. Его выбором была одна оливка с косточкой, и перед тем, как его повесили, он положил оливковую косточку в карман, желая, чтобы выросла олива, символ мира. Фегера похоронили в костюме, с косточкой в кармане, в безымянной могиле. Жаль, что это было в Индиане, месте, непригодном для олив, средиземноморских растений.

Столь разных в выборе еды, этих людей объединяет то, что они совершили преступления, за которые государство казнило их. Что побуждает убийц убивать? Это очень личный вопрос. Нам нравится думать, что мужчины делают это так же неразборчиво, как и разбрасывают свое семя. Квотербеки в высшей школе жизни, мужчины склонны к убийствам, как и к большинству других вещей. Женщины, с другой стороны, ограничены. Люди, изучающие женщин-убийц, говорят, что мы убиваем по двум причинам: ради личной финансовой выгоды или чтобы избежать насилия. Конечно, этот стереотип оскорбителен и неточен.

Правда, хотим мы этого или нет, заключается в том, что женщины убивают практически по любой причине. Эйлин Уорнос убивала мужчин, которые, по ее утверждению, насиловали ее. Более вероятно, что она была психопатом, злым и жестоким человеком, и именно это заставляло ее убивать. Оппортунистка Карла Фэй Такер убила своих жертв во время чудовищного ограбления. Первая жертва, Джерри Дин, был почти обезглавлен. Когда Карла ударила Дина киркой, он захлебнулся собственной кровью, это было почти милосердием. В девятнадцатом веке Джейн Топпан убила десятки пациентов, работая медсестрой в бостонской больнице. И она не одинока, британские больницы кишели ангелами смерти. Как и американские дома престарелых. Милосердие проявляется довольно причудливо. Я редко доверяю ему.