Опричник

— И что ты плачешь, коханочка моя? — спросила старуха почти ласково. — Зачем тебе этот охальник? Пусть сдохнет. Твой же, дружочек любимый, уже у нас остался, — продолжала увещевать гнилым ртом бабка, намекая на утопшего Мирона. — Я ведь нарочно вас вместе к себе привела, чтобы вам поодиночке не скучно было. Вон посмотри, все твои сестрицы будущие, — старуха указала на мавок, — все со своими любимыми у меня живут. И радуют меня, словно деточки родные. Своих то деток Бог не дал мне, словно проклята я. А как же мне жить то было без деточек? Один приемыш был, да и тот помер от лихорадки то. А теперь то я не одна и вон смотри, сколько у меня деток то названных, почти три дюжины и все со мной живут. И все такие молодые и красивые, и на веки вечные будут такими, — старуха уже усадила плачущую тихими слезами Людмилу на пень и, достав гребень начала расчесывать ее волосы, а утопленницы обступили их и старуха велела им. — А ну-ка, доченьки мои, красавицы, любушки-голубушки, спойте сестрице вашей будущей песню заунывную, чтобы успокоилась она перед тем, как в озеро ее поведем. — Девки – утопленницы начали петь, чуть открывая рты, и уже через миг Людмилу окутал странный покой и умиротворение. Она понимала, что они нагоняют на нее морок, как и чуть ранее на Мирона, чтобы ослабить ее волю, и чтобы она перестала сопротивляться. А старуха все приговаривала. —  Ты не бойся, деточка, воскрешу я милого твоего, да и тебя следом, и будете жить рядом со мною на озере этом.

Жуткие слова старухи о том, что она топит живых людей, а потом воскрешает их, чтобы они стали ходячими мертвецами и радовали ее, вконец захолодили душу Людмилы. Страх, мерзость и безысходность заволокли ее существо.

Вскоре старуха подняла ее с пня, и передала девушку двум мавкам, которые удерживая ледяными руками Людмилу за локти, повели ее к воде. Людмила уже вступила в воду, вместе с утопленницами, чувствуя, что все для нее кончено.

В следующее мгновение стремительный шумный мужчина – дух, вдруг, вырвался из воды, и с силой нанес удар ножом одной из мавок, отрезав ей голову. Дико вскрикнув, Людмила дернулась и вмиг пришла в себя и увидела, как Мирон мокрый и босой, в одних штанах, ударил холодным оружием по второй мавке, скинув ее в воду. Он проворно дернул Людмилу за руку, отшвырнув ее на траву, подальше от воды, и прохрипел:

— Здесь сиди!

Все произошло так стремительно, что когда Мирон жестко схватил колдунью за плечо и приставил к ее горлу нож, она только в тот миг отчаянно заорала. Старуха попыталась со всей своей недюжинной силой отпихнуть Мирона, но он лишь напряг сильнее руки, сильно сжав тело бабки вместе с руками, и вновь приставив к ее горлу нож, процедил:

— Немедля вели отпустить покойникам моего брата! Или устрою сейчас тебе старуха судный день!

Сильнее завизжав и явно не собираясь сдаваться, колдунья начала упорно сопротивляться Сабурову, пытаясь вырваться. Мирон, развернув нож острием вниз в руке, со всей силы ударил старуху кулаком в грудь так, что она захрипела, вмиг согнувшись и харкая кровью. Сабуров вновь сжал колдунью и упер нож острием уже в ее нос.

— Кому сказал! Вели отпустить брата! — угрожающе прикрикнул он на старуху, — А не то, буду отрубать по одной твой конечности, бабка! А начну с ушей и носа! Ну!

Людмила так и сидела на траве, немного тряся головой, чтобы до конца прийти в себя от морока. Она округлившимися глазами смотрела на Мирона и не понимала живой он или мертвец, ведь она явственно видела его мертвое тело. И не понимала, как он может быть жив? Но он был жив, ибо его аура теперь ярко светилась светло-фиолетовым цветом. Людмила проворно обернула голову и отметила, что Василий еще жив и обвитый корягами по грудь, все еще сопротивляется нежити, отбиваясь лишь одними руками.

— Отпустите, сыночки, охальника! — завопила старуха. Мавки обернулись к ней и тут же опустив руки, начали отходить от Василия.

— Корни еще! — процедил Мирон.

— Руку освободи, — прокряхтела старуха. Сабуров отпустил ее правую руку, и с угрозой сказал:

— Нож всажу, если что не так сделаешь, старуха.

— Что тебе надо, лиходей? — проскрипела ведьма, напрягая пальцы и поворачивая руку. Корни начали опускаться под землю, освобождая Василия. — Я ведь хотела помочь вам, и тебе и девке твоей суженой!

— Вижу, как хотела. В омут завлечь и утопить на веки вечные, — зло сказал Сабуров.

— Ты бы воскрес, милок! — воскликнула колдунья, словно обезумев и, обратив на него лицо с горящими черными глазами. — У меня венец – обруч головной есть с изумрудным яхонтом волшебным, который воскрешает!

— И где этот венец, старуха? Говори! Нужен он мне, — выпалил тут же Мирон, отражая, как Василий вылез из земли и идет к ним.

Поняв, что сказала лишнее, колдунья прохрипела:

— Пойди прочь, окаянный негодник! Больше тебе ничего не скажу.

— Нет, бабка. Не уйду я без венца этого заветного, который рыцари – франки тебе оставили. Он мне для древней Чаши нужен.