Опричнина. От Ивана Грозного до Путина

Итак, французского принца «свели» с польского престола, после чего опять-таки вопреки сопротивлению Габсбургов и России королем избрали турецкого ставленника трансильванского князя Стефана Батория. Прежде того, впрочем, снова предлагали престол Ивану Грозному, но на тех же невыносимых для него условиях: Иван должен быть для поляков «не так паном, как братом». Но мог ли принять такие условия царь, который упрекал новоизбранного Батория в том, что его поставили «не владеть польским королевством, а устраивать его»[653]. Эрнесту, которого на тех же выборах тоже «прокатили», царь Иван позднее завещал править Россией вместо неспособного к правлению сына Федора. Завещание было уничтожено Борисом Годуновым, шурином Федора, который и стал править; есть мнение, что Годунов помог умереть и самому Ивану Грозному[654]; но обо всем этом ниже.

Вразнос!

«Били все – за отсталость»

И жизнь вскоре в первый (но не в последний!) раз опровергла тезис о «полезности деспотизма для развития России»: сразу за самодержавным поворотом Ивана Грозного страна пошла вразнос. Все войны, которые страна вела на момент начала Опричнины, были проиграны. Период с 1564 по 1611 г. – единственный в нашей истории, к которому применимо знаменитое выражение И. В. Сталина о том, что «Россию непрерывно били и били за отсталость… за отсталость военную (мы уже видели и еще увидим, что военная реформа тоже была провалена. – Д. В.), за отсталость государственную, за отсталость культурную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную», но самое главное – за отсталость социальную. «Били татарские ханы» – вспомним сожжение Москвы крымским ханом в 1571 г. и безнаказанные набеги тех же крымских татар в Смуту (1609–1614). Да и в Сибири новый хан Кучум, набравшись смелости, порвал с Москвой и до 1581 г. успел нанести русским ряд поражений, пока Строгановы, поняв, что от Москвы помощи ждать бессмысленно, не догадались нанять Ермака. «Били турецкие паши» (поражение русских на Тереке в 1605 г.) «Били польские паны. Били шведские феодалы» (в конце Ливонской войны и в Смуту). У «англо-французских капиталистов» и «японских самураев» в то время другие проблемы были (первые еще даже не были правящим классом в своих странах), а то бы, вероятно, и они «отметились». Впрочем, есть сведения, что в 1610–1611 гг. в Англии был выработан план захвата Русского Севера…[655]

А теперь обо всем сказанном – подробно. Начнем с военной отсталости. А. Л. Янов, как мы видели, тоже указывает на отсталость «опрично-ордынской» военной машины по сравнению с европейски организованными армиями, к каковым он относит и немногочисленных при Иване Грозном стрельцов[656]. По-европейски (по мнению цитируемого им Дженкинса – по французским образцам) организованным, вооруженным и экипированным войском считал стрельцов и К. Валишевский. Однако он добавляет, что к концу правления Грозного их насчитывалось всего 12 000, из них 7500 в Москве; кроме того, были организованы «пушкари» (полевая артиллерия), крепостная артиллерия и пищальники. Что же касается призываемой в военное время рати – «посохи» (например, при походе на Полоцк таковая насчитывала 80 000 чел.), то она использовалась в основном для земельных работ и подвоза припасов.

А теперь мы поговорим подробно о военных проблемах России после опричного переворота. Собственно, «битье России всеми за отсталость» было предрешено провалом военной реформы. По сути, она была «утоплена в ордынском море». Основной упор после свертывания реформ Адашева – Сильвестра по-прежнему делался на конницу, которая явно была «ордынской» по своему составу – главный расчет, как и 300 лет назад, делался на легкость передвижения (осыпали врага стрелами и отступали), а не на силу удара. Один англичанин отмечал выносливость и неприхотливость конников и добавлял, что «если бы они знали свою силу, то никто в мире не устоял бы перед ними», однако это выглядит как минимум сильным преувеличением: времена были уже не «ордынские», уже придумано огнестрельное оружие, короче говоря, одной выносливости и мобильности мало, необходимо знать хотя бы основы современного (а не трехвековой давности) военного дела[657].

И итог отказа от военной реформы был печален – как констатирует С. М. Соловьев, «даже и в войсках литовских… не говоря уже о шведских (и польских. – Д. В.), легко было заметить большую степень военного искусства, чем в войсках и воеводах московских… Почти во всех значительных столкновениях с западными неприятелями в чистом поле (добавлю: по большей части – после 1563 г., до того, как мы видели, русские и в Ливонии, и в Литве воевали вполне успешно. – Д. В.) московские войска терпели поражения; так было при Орше, при Улле, в битвах при Лоде, при Вендене»[658].