Здесь мы впервые с начала Опричнины (точнее, с 1565–1566 гг., о чем я еще скажу) имеем дело с массовым уничтожением татар. В свете всего выше перечисленного логично поставить вопрос: каких татар и за что перебили? Может быть, представителей родов, враждебных тем, к которым принадлежали ордынцы-опричники? Или просто тех, кто уже начал «расчингисханиваться» и возвращался к традиционному степному образу жизни, – такие должны были казаться и самому Грозному, и Орде вообще не менее опасными, чем русские носители «заразы свободы»!
Но продолжим разговор о масштабах репрессий. Немцы-опричники Таубе и Крузе говорят о 9000 перебитых в Твери; Р. Г. Скрынников считает это десятикратным преувеличением, но если и так, все равно общее количество жертв одного только Новгородского похода явно далеко превосходит ставшую почти официальной цифру в 4–6 тысяч жертв
Убийства перемежались с грабежами. Так, в Твери сначала ограбили всех духовных начиная с епископа, а потом и весь город. Опричники «бегали по домам, ломали всякую домашнюю утварь, рубили ворота, двери, окна, забирали всякие домашние запасы и купеческие товары: воск, лен, кожи и прочее, свозили в кучи и сжигали, а потом удалялись». Затем началось всеобщее избиение «кого ни попало: мужчин, женщин, детей, иных жгут огнем, других рвут клещами, тела убитых бросают в Волгу…» Как и чуть позже в Торжке, тут перебили литовских и немецких пленных, которых «вытащили» (то есть, очевидно, перед тем их так пытали, что они уже не могли ходить. –
Попутно в Отрочь-монастыре под Тверью Малюта Скуратов собственноручно задушил пребывавшего там в заточении экс-митрополита Филиппа. При этом сначала Скуратов хотел добиться благословения Филиппа на расправу с Новгородом, однако даже то обстоятельство, что теперь экзекуции должен был подлежать и предавший год назад Филиппа Пимен, не изменило отношения бывшего митрополита к Опричнине, и без отмены ее он снова твердо отказался благословлять царские дела. За что и поплатился жизнью[423]
.Что касается Новгорода, то Р. Г. Скрынников считает, что сепаратизма там не было, поскольку его носителей выселил в центр страны еще Иван III. Рассматривая проблему упоминавшейся грамоты от литовского короля, историк называет ее фальсификацией литовских секретных служб, чтобы спровоцировать царя на истребление собственных подданных[424]
. Так это или нет, но никаких других доказательств вины новгородцев, как уже сказано, не имеется. Да и сама грамота, мягко говоря, противоречива по своему содержанию: новгородцы в одно и то же время хотят «от Москвы отложиться» и «Старицкого на московский трон посадить»[425]. Это похоже на то, как 370 лет спустя арестованному Н. И. Вавилову предъявили обвинения одновременно в монархизме, троцкизме и фашизме.Тем более что, как мы видели, новгородцы еще за три с половиной года до того, как была найдена грамота, боялись расправы. Да если и собиралась новгородская верхушка «предаться» Литве, ну казнил бы царь зачинщиков, как его дед сто лет назад, – весь город-то зачем в крови топить? Уж явно «широкие массы новгородцев» сепаратистскими настроениями Москве не угрожали!
А вот демократические традиции новгородских «меньших людей» (или, как их по-древнерусски называли, «младшей чади»), которых выселение не затронуло, были очень опасны тирану![426]
Кроме того, если не было новгородского сепаратизма, то было недовольство постоянными войнами Ивана, а также наплывом новых хозяев – опричников – в Новгородскую землю[427].Страшный погром Новгорода в январе-феврале 1570 г. добил этот город экономически. Н. И. Костомаров пишет: «Новгород, оправившийся после Ивана III (а было ли от чего оправляться. –