Читаем Опрокинутый горизонт полностью

Ее уже вкатывали в операционную, когда медсестра открыла сумочку, найденную спасателями в вертолете, и обнаружила там документы на имя Мелоди Барнетт. Это имя было ей смутно знакомо. Она показала документы коллеге, и та поручила охране не пускать в корпус журналистов и фотографов.

Спустя полчаса Гарольду Барнетту сообщили, что его дочь попала в авиакатастрофу. Прогноз был неутешителен.

16

Вот уже шестнадцать недель Мелли оставалась в искусственной коме. Лет тридцать назад из такого глубокого и долгого забытья она бы уже не вышла. Двадцать лет назад она не выжила бы с такими травмами.

Ей заново собрали грудную клетку, берцовые кости срослись благодаря штырям, искусственные почки и селезенка, заменившие ее собственные, разорвавшиеся от удара, работали как часы, о чем свидетельствовали ежедневные анализы крови. К концу недели врачам предстояло наложить на поврежденные ткани последние слои клеток эпителия, культура которых уже созрела. Шрам на лбу почти полностью рассосался.

Последняя электроэнцефалограмма обнадеживала. Трансплантат в теменной доле мозга прижился, от отека в передней доле почти ничего не осталось. При сохранении той же скорости восстановления мозга уже через месяц можно было рассчитывать на возвращение сознания.

Бригада врачей надеется на успех, заверил главный врач.

Гарольд и Бетси Барнетты считали дни до пробуждения дочери и ее возвращения в семейное поместье Уэстон, где ее выздоровление, несомненно, ускорилось бы.

После трагического происшествия они поселились в апартаментах роскошного отеля в центре города. Бетси сновала между Нью-Йорком, где находилась редакция ее архитектурного журнала, и Бостоном. Гарольд перевел своих ближайших сотрудников в бостонский филиал, откуда он теперь управлял своими инвестиционными фондами.

По четвергам в конце дня Гарольд и Бетси встречались в помещении для посетителей больницы «Лонгвью» и вместе ждали разговора с врачом Мелли.

На сей раз он, как всегда, явился с планшетом под мышкой, сел за стол из искусственного палисандра, достал из кармана халата стилус и вывел на экран еженедельное медицинское заключение.

– Опять цифры и заумные термины! – нетерпеливо произнес Гарольд. – Ох уж этот ваш врачебный жаргон! Все это очень мило, но меня интересует одно: я хочу знать, когда нам отдадут нашу дочь!

– Вы задаете мне этот вопрос со дня ее госпитализации, мистер Барнетт, – сказал врач со вздохом.

– С тех пор прошло четыре месяца! Кажется, излишне об этом напоминать.

– Как и мне напоминать вам о серьезности состояния мисс Барнетт при поступлении к нам. То, чего мы достигли, – настоящее волшебство! Ваша дочь чудом выжила, а теперь надо запастись терпением.

– Никакого чуда, моя дочь – человек-таран, как все Барнетты!

– Гарольд, неужели мы должны раз за разом терпеть твои авторитарные замашки? Если бы ты был снисходительнее с Мелли, до этого не дошло бы.

– С ней я никогда не был властным, только требовательным – ради ее же блага! – рассердился Гарольд.

– Если бы ты не заставлял ее столько выступать… – вздохнула Бетси.

– Будет вам. Это несчастный случай, такое могло бы произойти и при других обстоятельствах, – попытался унять их врач. – Я понимаю вашу боль, мадам, и ваше нетерпение, сэр, но вы оба можете быть уверены: ваша дочь получает здесь самый лучший уход. Прогресс очевиден. Не сомневаюсь, что уже через месяц смогу разрешить перевести ее в Центр «Лонгвью».

– Знаю, я уже сто раз вас об этом спрашивала. И все же: она страдает? Что она чувствует в данный момент? – спросила Бетси со слезами на глазах.

– Ваша дочь в глубокой коме, мадам. Она ничего не чувствует.

То и другое было чистой правдой.

В физиологическом смысле Мелли была жива, но ее мозг был полностью лишен сознания.

Спустя месяц «скорая» доставила Мелли, за которой присматривал анестезиолог, в клинику в дальнем пригороде.

* * *

Небо затянуло тучами. Лужайки брошенных домов заросли сорняками. На вечернем ветру скрипели качели в безлюдном парке. Витрины давно закрытых лавок были крест-накрест заколочены досками.

«Скорая» промчалась по улице, превратившейся в проезд между складами, и остановилась перед воротами.

Внутри клиники ничто не напоминало о запустении, царившем снаружи.

Мелли устроили в палате в углу корпуса, предназначенного для пациентов в ее состоянии. В других палатах того же этажа ждали своей очереди три женщины и один мужчина.

К ней пришел врач в сопровождении медсестры. Та проверила приборы, фиксировавшие жизненные показатели организма Мелли, и сняла капельницу, через которую поступал анестезирующий раствор. Врач изучил необходимую ему информацию, постоял немного перед мониторами и составил план дальнейшего лечения.

На следующий день в восемь часов утра он вернулся в палату с техником, подкатившим к койке моторизованную тележку с контейнером и компьютером. Техник открыл контейнер, вынул из него шлем и аккуратно надел его Мелли на голову.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное / Биографии и Мемуары