Читаем Опрокинутый лес полностью

Ни в том, что говорил Форд, ни в том, как он вел себя весь вечер, не было даже намека на позерство. Он просто был великим человеком, который, невзирая на то, что его величие сковано рамками званого обеда, тактично и последовательно, оставаясь самим собой, без высокомерия и заискивания, общался с присутствующими. Вечер удался. Пускай не все это понимали, но чувствовали все. На следующий день в редакционный кабинет Корин позвонил по внутреннему Роберт Уэйнер.

Как всегда случается с теми, кто излишне печется о чужой добродетели, Уэйнеру даже по телефону было трудно скрыть свою озабоченность.

- Прекрасный вечер, - начал он.

- Бобби, ты просто прелесть! - воскликнула Корин, заходясь от восторга. - Вы все - просто прелесть! Слушай. Поговори с телефонисткой. Узнай, может, я могу тебя поцеловать.

- Делать нечего. - Уэйнер откашлялся. - Рад служить моему правительству.

- Я не шучу! - У Корин даже закружилась голова от избытка нежности к Бобби; он правда был просто прелесть. - При чем тут правительство? поинтересовалась она беспечно.

- Он не любит тебя, Корин.

- Что? - спросила Корин. Она отлично расслышала Уэйнера.

- Он не любит тебя, - отважно повторил Уэйнер. - Форду даже в голову не приходит, что тебя можно любить.

- Заткнись, - сказала Корин.

- Хорошо.

Последовала долгая пауза. Потом Уэйнер все же подал голос снова. Казалось, он говорил издалека.

- Корин, я помню, как очень давно поцеловал тебя в такси. Когда ты первый раз вернулась из Европы. Это был не совсем честный поцелуй, замешанный на виски с содовой - может, помнишь - я еще смял твою шляпку. Уэйнер снова откашлялся, но на этот раз договорил до конца все, что считал необходимым сказать: - Понимаешь, ты тогда так подняла руки, чтобы поправить шляпку... и в зеркальце над фотографией водителя у тебя было такое лицо... В общем, я не знаю. Ты до того здорово посмотрела и вообще. Короче, поправлять шляпку, как ты, не умеет никто на свете.

Корин холодно оборвала его, спросив:

- Ну и к чему ты это?

Но все же Уэйнер растрогал ее, и довольно глубоко.

- Да ни к чему, скорей всего. - И потом: - Нет, к чему. Очень даже к чему. Я пытаюсь тебе втолковать, что Форду не дано понять, что лучше тебя никто на свете не умеет поправлять шляпку. Я хочу сказать, человек, подобно Форду достигающий вершин поэзии, не может оставаться нормальным мужчиной, способным разглядеть умеющую поправить...

- Ты повторяешься, - сердито перебила его Корин.

- Возможно.

- А почему ты решил... - она запнулась, а потом добавила вызывающе: мне казалось, что поэты-то как раз и должны лучше разбираться в таких вещах, чем прочие.

- Разбираются, если им нравится сочинять стихи. Но не разбираются, если живут поэзией, - сказал Уэйнер. - Понимаешь, Корин, в обеих книгах Форда нет ни строчки стихов. Там одна поэзия. Ты представляешь себе, что это значит?

- Объясни.

- Хорошо. Это значит, что он пишет под воздействием застывшей красоты. Так могут писать только те...

- Повторяешься, - обрезала Корин.

- Я бы не стал звонить, если бы мне нечего было сказать. Если бы я...

- Слушай, - сказала Корин, - ты считаешь, что он немного психованный. Я не согласна с тобой, Бобби. Это неправда. Он... он сдержанный. Он добрый, он ласковый, он...

- Не будь дурочкой, Корин. Психованней не бывает. Другим он быть не может. Не будь дурочкой. Он по уши увяз в своем психозе.

- А какие у тебя основания полагать, что я ему не нравлюсь? - с достоинством спросила Корин. - Я очень ему нравлюсь.

- Конечно, нравишься. Но он тебя не любит.

- Ты уже говорил. Прошу тебя, заткнись.

Но Уэйнер решительно приказал:

- Корин, не выходи за него замуж.

- А теперь послушай меня. - Она ужасно разозлилась. - Раз он меня не любит - как ты весьма любезно заметил - то мои шансы выйти за него не особенно велики, так?

Уэйнеру не хотелось казаться самоуверенным, но его уже понесло.

- Он женится на тебе, - сказал он.

- Вот как. Почему?

- Просто женится и все. Ты ему нравишься, а он холодный и не подумает, или не захочет подумать, что не должен жениться на тебе. Во всяком случае...

- Он не холодный, - зло возразила Корин.

- Нет, он холодный. И мне плевать, что тебе он кажется нежным. Или добрым. Он холодный. Холодный, как лед.

- Глупости.

- Корин. Прошу тебя. Будь осторожна. Лучше не выясняй, глупости это или нет.

Корин и Форд обвенчались 20 апреля 1937 года (месяца через четыре после того, как они встретились, будучи уже взрослыми людьми) в университетской часовне. Подругой невесты у Корин была Джинни Фаулер, а со стороны Форда присутствовал доктор Фанк с факультета английской филологии. На свадьбу собралось человек шестьдесят друзей Корин. Взглянуть, как женится Форд, кроме Фанка зашли двое: его издатель, Рэйберн Клэпп, и еще очень высокий, очень бледный мужчина, специалист по литературе елизаветинского периода из Колумбийского университета, который раза три, не меньше, заметил, что от цветов у него случается раздражение "носовых проходов".

Доктор Фанк отложил лекции Форда на десять дней и настоял, чтобы молодые устроили себе небольшое свадебное путешествие.

Перейти на страницу:

Все книги серии Ранние рассказы

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза