Опрометчивость королевы

– Это может означать регентство, – попыталась она смягчить свои предыдущие слова.

– Если я стану регентом, – сказал он, – я выполню любые ваши просьбы. Вы станете моей правой рукой. Как счастлив буду я назначить красивейшую женщину Англии моим первым министром.

«А что же Фитцгерберт? – удивилась она про себя. – Католичка». Она вздрогнула. Нет, не верила она в эмансипацию католиков, хотя принц, конечно, верил… тогда. Дело даже не в Фитцгерберт и не в ее влиянии, просто он проявляет терпимость… слабость, уточнила она.

Но если он когда-нибудь придет к власти – после коронации или даже как регент, – конечно, она будет к нему гораздо дружелюбней.

Принц понял, почему интересуется леди Гертфорд возможным регентством. Он хотел, чтобы она осознала, что не так долго осталось ждать.

– Я слышал, что мой отец предупредил недавно, отправляясь в парламент, что собирается начать свою речь словами «Мои лорды и павлины». Я думаю, они поволновались, ожидая, что он выполнит свою угрозу.

– Но ведь не выполнил, – сказала леди Гертфорд. – Если бы он это сделал, наступил бы конец всему.

– За последние несколько недель он ужасно сдал. Эти скандалы с Фредом и Эрнестом…

Леди Гертфорд поджала губы. Она не любила скандалов.

Принц чуть было не рассказал ей об инциденте с королем, когда тот инспектировал королевский парусник и на глаза ему попалась смазливая молодая женщина. Он повел себя так, как никто от него не ожидал.

– Клянусь честью, – воскликнул он, да так, что все услышали, – какой симпатичный зад! Вот бы по нему похлопать!

Присутствующие покатились со смеху, а король пытался обнять красотку, которая быстро вырвалась от него, сделала книксен и убежала.

Подобные инциденты на публике означали, что близится кризис.

«Бедный отец, – думал принц с состраданием. – Но если он будет вынужден уйти на покой, это означает регентство».

А если это будет его регентство, то он добьется леди Гертфорд. Она удовлетворит его тягу к романтике, столь сильную в нем, а Мария – это тихая семейная жизнь, пуховая перина, комфорт, она – его жена, его душа, к которой он так привык, что должен искать романтику на стороне.

* * *

Когда Каролина услышала о влечении принца к леди Гертфорд, она зашлась от смеха.

– Он, конечно, дурак, – говорила она леди Шарлотте. – Ему надо держаться Марии. Он не понимает, что в его руках сокровище. Говорят, он сидит и смотрит на мадам Гертфорд со слезами на глазах и с желанием во взоре. И что Мария Фитцгерберт очень сердита на него. Они ссорятся. А у нее есть характер, у нашей соперницы. Не то чтобы она не могла понять этого… но выйти замуж за этого несносного человека. Это у меня вызывает смех… о, что у меня вызывает смех, леди Шарлотта, моя дорогая, так это мысль обо всех этих толстых пожилых людях, ведущих себя, точно юные возлюбленные.

Она хотела слышать, как протекает роман мужа и госпожи Фитцгерберт. И расспрашивала всех, кто навещал ее, об этом романе.

* * *

От короля больше нельзя было скрывать новости. Амелия серьезно больна. С наступлением осени у нее началась болезнь, известная как огонь святого Антония.

То, что в это время праздновали королевский юбилей, было трагедией для короля. Пятьдесят лет назад он взошел на трон, пятьдесят лет тревог и страхов, которые со временем все возрастали. Бросая взгляд в прошлое, он не мог вспомнить всего, но две вещи застряли в его памяти. Потеря колоний и скандалы в семье. Что-то он делал не так. Все его попытки быть добрым человеком и хорошим королем не принесли успеха. Он превратился в трагичного старика. «Иногда я больше мертвый, чем живой, – бормотал он. – О Боже, как бы мне хотелось умереть, ведь я схожу с ума, и это страшно». Его, полуслепого старика, терзало желание любви к женщинам, не утоленное в юности. И все потому, что он желал быть хорошим мужем женщине, которую никогда не любил, тревожился за детей, а теперь лицом к лицу столкнулся с самой страшной своей трагедией – его дорогая Амелия умирала.

Да, нужно крепиться. Она уходит. У нее нет сил жить. Все знали это, хотя и скрывали от него. Все говорили: «Амелия значит для него больше, чем кто-либо. Она поддерживает и утешает короля».

И это была правда, ее нежная красота и ободряющий голос, ее любовь к нему делали его страдания ненапрасными.

Он послал за ее докторами.

– Скажите мне правду! – кричал король. – Не старайтесь меня ввести в заблуждение. Понятно, э, что? Я хочу знать правду. Моей дочери лучше? Ну что, да или нет?

– Она чувствует себя настолько хорошо, насколько можно при ее болезни, Ваше Величество.

– Я жду, что ей будет лучше. Можно надеяться? Скажите мне. Спасите ей жизнь. Разве это нельзя сделать, а? Возвращайтесь к ней. Что вам здесь делать? Вы обязаны быть с ней. Идите к ней… Скажите ей… Скажите ей…

Он закрыл лицо руками.

Доктора переглянулись. Он нуждался в их попечении не меньше, чем его дочь.

К нему пришла принцесса Мэри, ее лицо было в слезах. Мэри любила Амелию больше, чем всех остальных сестер, она почти не покидала комнаты больной. Король был очень признателен ей за это.

– Что там? – вскричал он и устремился к ней.