Опрометчивый поступок

Красные подштанники! Лидия зажала рот ладонью, чтобы не расхохотаться.

– Ну и вид у него! – заметила она.

Роуз издала звук, похожий на вздох. Это заставило Лидию оглянуться. Ну разумеется! До Томаса к Роуз сватались и другие молодые люди, каждый из которых был по-своему привлекателен. У нее была слабость к красавцам.

Снова вернувшись к осмотру, Лидия нахмурилась, впервые отдавая себе отчет, что незнакомец целиком занимает единственное сиденье. Его было много, слишком много. Он был чересчур высок, плечи его были чересчур широки – на ее вкус, разумеется. На вкус Роуз он был превосходно сложен. Поразмыслив, Лидия неохотно признала, что так оно и есть. Загорелая рука расслабленно лежала поверх лица, ладонь казалась бледной по сравнению с тыльной стороной кисти. Ни мятая одежда, ни синяки, ни прорехи не могли скрыть того факта, что этот человек от природы здоров и силен. И верно, надо иметь железное здоровье, чтобы довести себя до подобного состояния и еще дышать!

Лидия принюхалась. Шотландское виски, любимый напиток виконта Венда, ее отца. Должно быть, ковбой выпил его целое ведро. Впрочем, что взять с дикаря!

Благоразумие заставило ее остановить поток осуждения. Кем бы ни был незнакомец, им предстояло стать попутчиками. Ни к чему разжигать в себе досаду и уж совсем глупо пугать Роуз.

– Хм… бедняга! Зато от него точно не будет проблем, – оживленно заметила она, убеждая больше себя, чем свою горничную.

Издалека донесся слабый свист кнута и перестук копыт. Дилижанс хоть и опаздывал, но все же следовал своим маршрутом. За последние пять минут Лидия уже начала в этом сомневаться.

Человек на скамье шевельнулся. Девушки поспешно отступили. Он со стоном поднял одну ногу и положил ее боком на другую – лодыжкой на колено. Стук копыт и грохот колес по выбоинам приближались.

– Что ж, Роуз, пора тебе отправляться домой, – напомнила Лидия. – Ты обещала, помнишь? Раз уж дилижанс здесь, значит, я все равно что в Блейкотте. До встречи в среду.

Горничная обняла ее, чмокнула в щеку, в сотый раз поблагодарила за приезд – ну и, разумеется, предложила бросить все и сопровождать Лидию в Блейкотт.

– И думать не смей! – возмутилась та. – А кто будет выяснять вопрос «о том самом»? Когда увидимся, у тебя будет что мне порассказать – то, что сочтешь нужным, разумеется.

– Господи! – простонала Роуз. – Неужели нельзя обозвать его как-то более пристойно?

Девушки склонились друг к другу и снова погрузились в разговор о брачной ночи и радостях медового месяца.

Это был хороший сон, и возник он из шуршания, подобного шелесту высоких сочных трав под свежим ветром. Но травы остались далеко. Значит, это шелест юбок. Шелковых юбок. К шелесту добавились голоса. Они о чем-то перешептывались рядом с Сэмом. О чем? Похоже, о мужчинах. Что это, обмен признаниями? Что-то об интимной близости.

Одурманенное сознание так и тянулось, так и льнуло к этим голосам. Ухо ловило отдельные слова. Медовый месяц… прилично… непристойно. Больше он ничего не сумел разобрать. Несколько мгновений спустя – или несколько часов, потому что Сэм был не в состоянии оценивать ход времени, – он как будто всплыл немного выше в толще воды, хотя до этого лежал на самом дне. И сквозь эту толщу, сквозь густую вязкую тьму до него донесся аромат женщины. От нее пахло лимонным мылом и духами, к этому примешивался естественный аромат – кожи и волос. Так легко было вообразить их пряди, целый каскад мягких завитков. Шелк женских волос, шелк женской одежды, атлас кожи.

Гвен всегда одевалась изысканно. Красивые платья, пышные нижние юбки. Правда, Гвен не слишком повезло с волосами, зато у нее были изящные руки с длинными, неожиданно сильными пальцами. Эти пальцы сейчас словно тянулись к нему из темноты. Последний раз, когда им случилось быть вместе до разрыва, она преподнесла ему приятный сюрприз: убрала свою руку с его плеча и положила ему на низ живота. Они целовались тогда, и он уже был возбужден, но это прикосновение, смелое нажатие пальцев заставило его плоть окаменеть. Гвен довольно засмеялась. «Какой стремительный отклик!» – прошептала она кокетливо, а потом назвала то, чего касалась, «мужским достоинством». Нельзя было придумать более нелепого названия для возбужденной мужской плоти, но в тот момент он был доволен уже тем, что Гвен вообще об этом заговорила, и поощрительно прижал ее руку покрепче…

Шепот возобновился, потом к нему прибавился стук подков и грохот колес. Приближаясь и нарастая, эти звуки грубо ворвались в сон Сэма. Лошадиное ржание, фырканье, топот. Мужской голос, злобно кричащий на несчастных кляч. Дверца дилижанса распахнулась, за ней открылся зияющий провал, словно вход в пещеру, где царит вечный мрак. А что, если Гвен там, внутри? Ведь нужно же ей где-то быть, если только что она склонялась над ним!