– Нет, не помню, – снова покачал головой Эдуардо. – Я ведь очень спешил тогда…
Но, поймав умоляющий взгляд Ларса, сказал:
– Ладно, попробую. – Он закрыл глаза, лоб его прорезали морщины, он даже надул щеки, стараясь вспомнить детали беседы с Улле. – Как жаль, что меня в то злосчастное утро больше интересовало качество моркови и лука, чем высказывания старика, – сокрушался юноша. Он с силой потер виски руками, пытаясь припомнить слова Улле. – Синьор, – бросил он наконец умоляющий взгляд на Ларса, – за точность слов я не ручаюсь, но что-то вроде: «Бедная девочка, она не знает, как он ее ненавидит. Но за что, хотел бы я знать?» И еще: «А я, старый осел, так ему верил. Он – страшный тип, я должен был понять это раньше».
– А имен дед не называл? – напрягся Ларс.
– Нет, никаких имен, это точно. На мгновение мне показалось даже, что Улле говорил как бы сам с собой. Это было так не похоже на синьора Йенсена! Он ведь был всегда по-военному четкий, а тут… Да, ваш дед, должно быть, был чем-то очень расстроен в то утро!
Ларс поблагодарил Эдуардо и, вынув листок бумаги, стал на нем писать.
Потом Ларс написал:
Надо обязательно поговорить с Маргарет, подумал Ларс. После ее возвращения в Данию мы общались всего несколько дней – до и после Рождества. Потом я пропадал на службе, а она самостоятельно приехала на ферму и сразу погрузилась в хозяйственные дела. Смерть деда подкосила ее, ведь он умер прямо на ее глазах. Правда, с ней трудно беседовать, она сразу начинает рыдать. Но это и понятно – она так любила Улле, а гибель его была ужасной. А до этого – смерть ее отца, тяжелейшая болезнь матери… И все же нам предстоит серьезный разговор.
Еще раз поблагодарив Эдуардо, Ларс вернулся на ферму, поднялся на второй этаж и постучался в комнату Маргарет. Она сидела в кресле у окна и пустыми глазами смотрела вдаль.
– Маргарет, дорогая, как ты себя чувствуешь? – обнял ее Ларс.
– Паршиво, – прошептала она. – Эта страшная картина все время стоит у меня перед глазами. Могучий Ветер, не разбирая дороги, будто в него вселился дьявол, мчится меж деревьев; ветки колотят Улле по лицу, по спине, он пытается остановить коня и не может. И вот он уже сброшен на землю. Я подбегаю – а у него из виска течет струйка крови. Такая красная, такая тоненькая… Как я надеялась, что дед останется в живых! А он прохрипел что-то и затих. Совсем затих. Как это все пережить, Ларс?! – зарыдала она. – Я так любила деда.
– Мы все его любили, но…
Маргарет подняла на него удивленные глаза.
– Продолжай…
– Но кто-то и ненавидел его. И я тебе сейчас скажу страшную вещь. Но прошу ее держать при себе. Обещаешь?
– Клянусь!
– Так вот, я очень внимательно осмотрел Могучего Ветра. Его поведение и для меня стало подозрительным. Ведь я хорошо знал этого коня. Помнил Могучего Ветра еще жеребенком. Все вроде бы было в порядке, но… Короче говоря, когда я поднял седло, то обнаружил, что кожа под седлом надрезана в двух местах. Судя по всему, скальпелем. Тебе это ничего не говорит?
– Как же, конечно говорит. Я еще около моря заметила: когда дед садился на коня, чтобы показать мне новую дорогу в лесу, что Могучий Ветер немного заволновался, почувствовав на спине седока. А это значит, что потом, когда мы поскакали вперед, кожу Ветра стало саднить все сильнее и сильнее. Видимо, конь обезумел от боли и попытался сбросить Улле там, в долине. А когда это не удалось, помчался в лес. Какой кошмар! – воскликнула она, всплеснув руками. – Но кому понадобилось убить хозяина фермы? Ведь все его любили.
– Значит, не все, – жестко ответил Ларс. – А скажи мне, Маргарет, дед часто ездил на Могучем Ветре?
– Да нет, не часто. Обычно он брал Ночку – с белой звездочкой на лбу. Но накануне вечером он зашел ко мне, и я предложила утром покататься, если будет солнечная погода. Он с радостью согласился и сказал, что поедет на Могучем Ветре, заметив при этом, что конь застоялся в конюшне. Да, именно так он и сказал.