Опрос с ответственностью

На обратном пути я прикидываю, какова вероятность того, что немцы найдут обломки. Несколько человек видели, что я что-то бросил в реку. Кто-то из них может попасть в плен, или пойти в полицаи. Если он расскажет немцам, те сопоставят с погибшим по непонятной причине бомбером… Найти обломки под слоем ила трудно, но можно. Вот только вероятность таких событий я оцениваю как очень низкую. Народ драпает, и все устали, как собаки. Ну, какой-то гражданский что-то выбросил. Тут танки с пушками бросают на дороге. Немцы же скорее всего решат, что бомбер зенитка сбила первым выстрелом. Всяко вероятнее, чем появление попаданца с оружием из будущего.

Вяткин и вещи на месте, Рим стелит шинель, и мы вместе разваливаемся на ней. Как хорошо полежать, когда ноги гудят от многочасовой ходьбы! Но достаётся нам только несколько минут кайфа. Возвращается капитан и компания, с ними пленный немец. Без стрельбы у них обошлось. Никто из нас не знает немецкого, так что с ним особо не поговоришь.

Я теперь налегке иду, и предлагаю что-нибудь дать мне нести. Но капитан не соблазняется:

— Сам иди, ты своё дело сделал.

Вскоре он опять заводит со мной разговор:

— А теперь какие у вас планы?

— Ну, было бы неплохо к своим выйти. Потом как-то попасть на поезд до Москвы. Немного денег у меня есть. А там я почти дома. Приду на работу, доложу о результатах. Там и скажут, что дальше делать. Может, к чему-то новому привлекут.

— Вы ведь ценный человек для науки, верно? Может быть, для нас теперь главная задача спасти вас для страны?

— Не хочу вас обманывать. Я простой инженер, средний. Да, среди тех, кто делал это оружие, есть настоящие гении. Но их немного, я всего про двоих могу так сказать. И есть такие, как я. Неглупые, с образованием, но… В общем, сейчас война, и хороший боец, пожалуй, ценнее меня. Тут ещё и возраст. В общем, вряд ли я для страны так уж ценен. Но, конечно, хотел бы и дальше с вами идти.

Я ничего не несу, но меня подвели размокшие туфли и носки. Кажется, новые мозоли стали быстро натираться. Я стараюсь держать темп, но даётся это всё труднее, и я сомневаюсь, что выдержу до вечера.

Но планы на войне часто летят в пропасть. Я так сосредоточился на том, чтобы через боль продолжать идти, что не сразу среагировал на появление самолётов. На этот раз бомберы, кажется, снова юнкерсы 88, летят с запада вдоль дороги. Вот и бомбы стали отделяться от них, но они ещё от нас сильно к западу, не долетели. Мы только что оттуда пришли, вроде, ничего там не было. Что бомбят?

Климов и пограничники побежали от дороги направо, к югу. И немец с ними бежит. Я же где-то читал, что от бомбы не бегают. Тут ещё и ноги стёрты. В общем, я отошёл от дороги метров на пять, и… Что-то типа нарастающего свиста или воя услышал, кинулся на землю, и тут землю тряхнуло. Да так, что меня чуть не подбросило. От противного запаха меня стало подташнивать.

Но разрывов и свиста больше не слышно, и я решил встать и осмотреться. Перевернулся на спину и стал смотреть на небо. Зачем я перевернулся? Хотел же встать. Но теперь это желание куда-то ушло, и меня заинтересовало голубое небо с белыми кучевыми облаками. Я стал всматриваться, как они постепенно двигаются и меняют форму.

Какие-то фигуры закрыли часть обзора. Они стоят рядом и смотрят на меня сверху. Ага, это капитан Климов, он хороший. Этот постарше, полковник. Я начинаю думать, почему я про себя назвал мужчину с седоватыми усами полковником. А, ну да, петлицы с тремя шпалами. Полковник что-то говорит с недовольным видом. Климов, вроде, возражает или оправдывается. Полковник поджимает губы, и произносит что-то короткое и решительное. Фигуры уходят. Я хочу снова смотреть на облака, но они вдруг куда-то валятся и исчезают.

Не знаю, спал я или был без сознания. В зависимости от этого я от холода проснулся или очнулся. Мне сразу же удалось сесть, и я стал осматриваться. Вон дорога, я, кажется, там, где меня застала бомбёжка. Никого не видно, все, видимо, ушли. Да и времени сколько прошло. Не темно, но и солнца нет. Оно явно на северо-востоке, значит, ночь уже к концу подходит. Могли бы и укрыть меня шинелью. Но, наверно, не нашлось ни у кого лишней, или не подумали.

Я плохо запомнил, как вставал. И вообще ощущения какие-то странные. Я, вроде, всё вижу и могу думать, но тело чувствую не полностью, и не уверен, что мыслю полностью здраво. Вспомнилась последняя мысль перед контузией: что же немцы там бомбят? И я пошёл на запад, просто посмотреть. Ковыляю не быстро, но хоть не падаю.