— И учёные тоже не могут, кстати. Единственный мир, который они могут изучить — вот этот, — я снова развёл руками, — а именно, мир, который видится нам через наш аппарат восприятия, который
Конечно, с их точки зрения они познают реальность. Но даже если сами эти образы соответствовали бы тому, что на самом деле существует, всё, что они могут познать, это ощущения — а соответствуют эти образы реальности или нет, мы никогда не узнаем.
— Это как если бы мы жили в собственном виртуальном описании мира, от которого мы навсегда отгорожены, — так я объясняю это Уолту. — Фантастический ландшафт без выхода, лишь отображающий реальность, которую навечно делает непознаваемой один простой факт…
Он глядит на меня.
— Какой?
—
— Дай-ка я хорошенько запомню, — говорит Уолт. — С одной стороны у нас реальный мир: в общем куча субатомных частиц, которых мы никогда в действительности не видим. С другой — наш непосредственный опыт, который категорически отличается от объективного мира в каждом аспекте — просто визуальные, слуховые и тактильные ощущения, которые составляют мир, как мы его знаем, и за пределы которого мы никогда не сможем заглянуть.
— Да, хорошее обобщение, — говорю я. — Но что лежит между ними?
На секунду Уолт задумывается.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает он.
— Что вообще разделяет эти две стороны?
Он задумывается надолго, и потом удивляет меня правильным ответом.
— Я, — говорит он.
— Правильно. Ты стоишь одной ногой в объективной реальности — там, где ты
Уолт какое-то время размышляет.
— А под "аппаратом восприятия", я полагаю, ты подразумеваешь мозг? — спрашивает он.
— Или что-то, из чего возникает наше восприятие, — отвечаю я.
— Уже довольно точно установлено, что наше восприятие происходит в мозгу, — говорит Уолт.
— Ты называешь это " мозг", но ничто не указывает на то, что этот чувственный аппарат не может быть компьютером, генерирующим эмпирическое содержание в хитроумной симуляции или что-то вроде того.
— Ты хочешь сказать, что мы можем находиться в Матрице?
— Или может быть всё это, — я оглядываюсь вокруг, — просто сон в космическом сознании. Или ещё что-то. Я хочу сказать, что что бы ни было источником нашего восприятия, само оно не является его частью, так же, как видео камеру нельзя найти в снятом ею фильме. Таким образом, исследование картинок ничего не скажет о том, какое устройство использовалось в их производстве, в какой реальности это устройство существует, или даже вообще существует ли за ними объективная реальность. Всё, что мы знаем, это что есть картинки — наш непосредственный опыт — и любая идея, что есть что-то за их пределами, навсегда останется непроверяемым предположением.
— Но ведь согласно этой логике, так же может не существовать и "аппарата восприятия"?
— Верно. Может быть, нет ничего, кроме этого поля переживаний, — говорю я, оглядываясь вокруг. — Но коль скоро мы утверждаем идею об "объективной реальности", так называемый "аппарат восприятия" обязательно должен существовать для того, чтобы отвечать за наше субъективное восприятия этой реальности. Они идут в одной упаковке, так сказать.
С минуту он думает.
— Поправь меня, если я ошибаюсь, — говорит он, — но наш привычный повседневный мир это просто мираж на экране нашего чувственного аппарата — природа которого неизвестна — и когда мы думаем, что видим мир, на самом деле мы смотрим на мираж?
— Мне кажется, "мираж" — неверное слово, — говорю я.
Уолт несколько секунд думает.
— Тогда как насчёт "чувственная копия"?
— Может быть. Но это подразумевает, что наше восприятие действительно передаёт объективную реальность. Это только тогда "копия", когда она похожа на оригинал.
— Ты имеешь в виду, что наше восприятие может не соответствовать тому, что есть в реальности?
— Откуда нам знать? — говорю я. — Всё, что мы можем вообще знать, это собственные ощущения. Действительный мир — то есть,
— О, верно, — вспоминает он. — Я в ловушке собственного восприятия.
— "В ловушке" — сильно сказано, я думаю. Ты не можешь выйти из своего восприятия и увидеть, что за его пределами, вот и всё.
— Я живу в собственном виртуальном описании мира, от которого навсегда закрыт, — говорит Уолт. — В каком же смысле я не в ловушке?
Я пожимаю плечами.
— Ты хочешь выйти?
— А я могу? — спрашивает он.
— Что если там ничего нет? — отвечаю я.
И, разумеется, мы движемся к опровержению идеи об объективной реальности.