Оптинские старцы

В миру «старчествовал» классик русской литературы Лев Толстой. Его лжеучение — толстовство — много способствовало развитию и утверждению в России революционных идей. Сам вождь революционного пролетариата В. И. Ленин назвал Толстого «зеркалом русской революции». Но еще ранее святой Иоанн Кронштадтский много говорил и писал о сущности толстовства: «Желаете ли, православные, знать, что я думаю о Льве Толстом? А я вот что думаю и говорю: он объявил войну Церкви Православной и всему христианству. И как сатана отторгнул своим хребтом третью часть звезд небесных, т. е. ангелов, сделал их единомышленниками с собою, так наш Лев, сын противления, носящий в себе дух его, отторг тоже едва ли не третью часть русской интеллигенции, особенно из юношества, вслед себя, вслед своего безбожного учения, своего безверия. Его безбожные печатные произведения свидетельствуют о том».

«Мы знаем двух Толстых: один — художник слова, поэт в душе, преемник Пушкина в творчестве языка родного, — писал в 1910 году архиепископ Никон (Рождественский). — Но этот Толстой умер уже лет 25 назад для родной ему Руси. Умер — и никто будто не заметил, как на его месте явился другой Толстой, совершенно ему противоположный. Он восстал против Личного Бога, он исказил Евангелие Господа нашего Иисуса Христа, он — страшно сказать — называл воплотившегося Бога «бродягой», «повешенным иудеем»… Совесть воспрещает делать даже намек на те хулы, какие он высказывал о Матери Божией, о святейшем таинстве Тела и Крови Господней (перечитайте роман «Воскресение», вышедший в 1899 г. — Н. Г.)… Церковь, наша снисходительнейшая Церковь не понесла такого богохульства и отлучила Толстого от общения с собой (в 1901 г. — Н. Г.). Что же наша мнящаяся интеллигенция? Да она будто не заметила совершившегося суда Церкви над богохульником, впрочем, некоторая часть заметила, но вместо внимания к голосу Церкви Церковь же и осудила, якобы за нетерпимость; вообще же именно со дня отлучения от Церкви Толстой и стал излюбленным идолом нашей интеллигенции в той ее части, которая любит себя величать этим именем. Враги Церкви принялись восхвалять богоотступника вовсю: каждое его слово, каждое движение превозносили как гениальное нечто, его возвеличили не только гениальным писателем Русской земли, но всемирным гением, крали для него из священного языка Церкви дорогое сердцу верующего по применению к подвижникам имя «старец», да еще приложили к нему словечко «великий», и пошел гулять по миру этот титул богоотступника… Понадергал клочьев из буддизма и из западных философий, прибавил кое-что от себя и поднес миру все это если не как новое откровение, то как новое слово… Гордыня, вот то, чем заражена была несчастная душа Толстого и что сгубило ее навеки… Помню, лет 30 назад, когда он еще ходил по монастырям, пришел он со всей семьей в Троицкую лавру… После осмотра достопримечательностей граф пожелал наедине поговорить с наместником, архимандритом Леонидом. Довольно долго длилась эта беседа. Когда он ушел, покойный старец о. Леонид со вздохом сожаления сказал: «Заражен такой гордыней, какую я редко встречал. Боюсь, кончит нехорошо». Известно, что и покойный оптинский старец о. Амвросий вынес то же впечатление от графа. «Очень горд», — сказал старец после беседы с ним. И чем дальше, чем больше граф пускался в свои мудрования, тем гордыня эта росла в нем больше и больше. Очевидно, он считал себя непогрешимым в решении вопросов веры».

Вот и сам ответ графа А. Н. Толстого на определение Синода от 20–22 февраля 1901 года: «То, что я отрекся от Церкви, называющей себя Православной, это совершенно справедливо».

«Горе Льву Толстому, умирающему в грехе неверия и богохульства. Смерть грешника будет люта, — предсказывал святой старец Иоанн Кронштадтский и прозорливо добавлял: — Но, конечно, это скроют родные».

Последние дни писателя Толстого были связаны с Оптиной. Всего же он был в обители четыре раза.

Первая поездка состоялась в 1877 году вместе с Н. Н. Страховым. Это был тот краткий период в жизни Толстого, когда он пытался примкнуть к «вере народной». Поездка не принесла ему никакой духовной пользы, как и паломничество в Киев. В Оптиной ему понравился не великий старец Амвросий, а его келейник Пимен, который спал во время разговора со старцем. Страхов в письме к Толстому сообщил о благоприятном впечатлении, которое произвел писатель в монастыре.