Оптинский старец иеросхимонах Амвросий

Наконец пришел проститься и благословить меня в загробный мир наш отец игумен. Здесь был наш доктор отец Нифонт. Хотя слабо, но все-таки слышу. Отец игумен говорит доктору: “Вот, отче, наша жизнь! Давно ли он приходил ко мне совершенно здоровым, просясь на родину? Хорошо, что старец так благоразумно, — верно, уже по внушению Божию, — сделал, что, как я слышал, отсоветовал ему ехать; а я думал его отпустить. Вот и отпустил бы на тот свет! А после было бы на совести”. Доктор говорит: “Батюшка, он простудился не теперь, у него давняя простуда. Он еще Великим постом, и не однажды, приходил ко мне просить лекарства, жалуясь на головную боль; говорил, что у него бывает то жар, то озноб; испарина бывает по ночам, после чего слабость во всем теле. Это простудное лихорадочное состояние, от которого я его только подлечивал, но основательного лечения не было. Потому болезнь у него таилась и, так сказать, созревала до поры до времени; и вот пришло время — она вступила в свои права, несмотря на то что теперь май месяц. Он непременно дорогой бы заболел и умер, но только, вероятно, скорее. Здесь мы его все-таки лечим. Да наконец, труднобольных много укрепляет приобщение Святых Таин. А в дороге, конечно, этого ничего бы не было. Теперь его каждый день приобщают, после чего он бывает повеселее. Мы с козельским доктором даже не решались делать операцию, несмотря на то что она была необходима; думали — не вынесет, тут же и кончится, но старец мне сказал с уверенностью: вынесет; даже можно надеяться, что больной поправится. По общему же нашему мнению с доктором Кустовым, это казалось невозможным”. Отец игумен подошел ко мне и, благословив меня, сказал: “Прости, отец Нестор! Ты, насколько возможно, приготовлен, а там да будет воля Божия! Нам всем необходимо когда-нибудь умирать, это путь неизбежный, только, приведи Господи, с чистым покаянием умереть”. В продолжение моей болезни я мысленно призывал себе на помощь молитвы старца, отца моего духовного, батюшки Амвросия, а в часы невыносимых моих страданий даже и посылал к нему просить его святых молитв, чтобы мне или умереть, или хотя малое иметь облегчение, так как не было возможности терпеть. Но каждый раз, как придут, бывало, от старца и скажут: “Батюшка о тебе молится и посылает тебе благословение”, — мне станет несколько легче и как будто отраднее. Помню, один раз — это было рано утром, и, наверно, старец в это время отдыхал после утреннего правила — мне так было трудно, что я решился его побеспокоить, то есть попросить его святых молитв. Посланный скоро возвратился и принес мне от батюшки запечатанный пузырек святой воды из Почаева, которую он велел вылить в бутылку, добавить чистой воды, чтобы была она полная, и давать мне понемногу пить и примачивать ею голову. Ходившие за мной добрые люди — братия (и особенно один из них, — спаси их Господи и помилуй!) исполняли усердно надлежащее, и, за молитвы старца, с этого времени мне стало лучше: жар хотя медленно, но все-таки начал постепенно ослабевать, и я мало-помалу начал оживать, к удивлению многих, а особенно врачей моих, которые окончательно приговорили меня к смерти, так что в последнее время уже ничем меня не лечили, а оставили на волю Божию. Городской же доктор более не навещал меня. Поправлялся я очень медленно. Более двух месяцев пробыл в больнице, из которой хотя и вышел, но еще слабым и глухим. Доктор наш отец Нифонт с недоумением после того спрашивал старца, каким чудом я остался живым, тогда как, по их общему мнению, насколько им открыла наука, это казалось почти невозможным. На это богомудрый старец сказал ему следующее: “Невозможное от человек возможно есть от Бога, Который живит и мертвит, убожит и богатит. Над такими безнадежно больными исполняется слово пророка Давида, который говорит: Наказуя наказа мя Господь, смерти же не предаде мя (Пс. 117, 18). Может быть, и за его беспрекословное послушание он остался живым; а если бы не послушался, то, очень может быть, и умер бы беспомощным. Смерть его ожидала где-нибудь в дороге. Видно, еще и не прииде час воли Божией этому быть. Послушание, брате, дело великое”».