Опухоль

Моя дочь вернула меня в реальное. Приподняла и опустила на гладильную доску, оперев один конец в спинку диван-кровати. Теперь я не захлебнусь, потому что переведена в полувертикальное положение. Отвратительный теплый куриный бульон стекает по пищеводу самотеком. Я не хочу кушать, но обижать моего повара не намерена. Рот открываю добровольно. По зубам постукивает металлическая ложка… Считаю движения поднимающейся и опускающейся руки. Пятьдесят. Тарелка опустела. Процедура кормления окончена. Моя голова вновь лежит на подушке. Гладильная доска убирается за шифоньер. Лицо у дочки довольное. Сейчас побежит на свидание к своему Джафару. Уходит. Я остаюсь одна.

36

Когда он появился, я объяснила ему, что на втором месяце…

— Немедленно принять. Измерьте температуру, — приказал дежурной.

Меня завели в ванную комнату, предложили больничную сорочку и халат. Когда брили, я закрывала ладонями лицо и этим вызвала смех санитарок. Привели в палату. Легла на свободную койку. Повернулась к соседке. Чувствуя приближение рокового часа, попросила рассказать, какие муки предстоит мне перетерпеть, больно ли, долго ли, не умру ли я, так как это моя первая беременность. Она успокоила меня и сказала, что через два дня выпишут. Вышла походить по коридору. Из чистого любопытства заглянула в операционную.

— Заходите, — услышала мужской голос. Зашла — увидела кресло в боевой готовности и врача. Он стоял возле умывальника и тщательно мыл руки. Вытер и, обращаясь ко мне, предложил снять халат и сесть в кресло…

— Зачем? — спросила я, находясь во взвинченном состоянии.

— Как зачем? — переспросил он, ошарашенный моим вопросом. — Вы, милочка, раздевайтесь. Мне ведь некогда.

— Отвернитесь! — потребовала я. Препираясь с толстенной медсестрой, заняла чертово место и дала подготовить себя к этому аду. Ни разу в жизни мне не приходилось испытывать такой жуткой и гнусной боли. Я вцепилась в кресло. Пальцы на руках одеревенели. Я думала, что их парализовало. — Долго ли еще? — кричала я, умоляя прекратить эту пытку.

— Еще целую жизнь, душечка, — сказал он и вдруг, — готово!

Словно электрическим током пронзило меня это слово. Пошатываясь, возвращаюсь в палату. Боли не чувствую. Если она и есть, то пустячная по сравнению с той. Мимоходом глянуло в зеркало. Лицо — зеленое. Ложусь. Бездумно смотрю в окно на снег, который спокойно кружится в воздухе. Мне уже хорошо. Совсем хорошо.