Ева, лично наблюдавшая, как любовно некромант обустраивает в одной из нежилых комнат «гнёздышко» для яйца (в строгом соответствии со всеми инструкциями, полученными от драконицы), промолчала. Она тогда пошутила, что Герберт будто кукольный дом для новой игрушки собирает, на что получила тот же равнодушный ответ. Словно на деле Гербеуэрт тир Рейоль вовсе не получал удовольствия от этой редкой и почётной возможности: присматривать за столь трогательной ценностью, как ещё не рождённый драконёнок.
Ева ничего не сказала, но Гертруда и без того всё поняла.
– Ты боишься петь, мальчик. Боишься, что кто-то услышит твой истинный голос. Побори свой страх. Открой другим звук твоей души. – Она расправила крылья с едва уловимой насмешливостью; выражение чешуйчатой морды Ева рискнула бы назвать улыбкой, будь у драконов нормальные губы и умей они улыбаться. – Ваши мелодии прекрасны, их переплетение дышит гармонией, но когда две песни сливаются воедино в истинном бесстрашии, в единстве и откровении…
– При всём уважении, наша сделка включала в себя сотрудничество по одному конкретному поводу. Никак не душеспасительные беседы.
В высшей степени любезным ответом Герберта можно было бы выморозить все кусты в округе, не будь они уже замёрзшими.
Гертруда в ответ выпустила носом сноп смешливых искорок – они прочертили сумрак тонкими росчерками калёных узоров и тут же погасли.
– Береги себя, золотце, – сказала драконица, прежде чем подобраться перед прыжком ввысь. – И его.
Двое, оставшиеся на фонтанном бортике, провожали её взглядом, пока мерцающая точка не скрылась в тёмной пасмурной пелене.
– Ты и правда вся промокла, – заметил Герберт потом.
– Могу тебя обнять. Тогда ты ко мне присоединишься.
Конечно, Ева шутила. Поэтому оторопело замерла, когда некромант, ничуть не смущаясь этой прискорбной перспективы, прижал её к себе – чтобы, убрав с лица растрепавшиеся влажные волосы, вознаградить чем-то повещественнее улыбки.
– Молодец, – резюмировал Герберт, отстранившись. Когда Ева нехотя опустила руки, как-то незаметно успевшие обвиться вокруг его шеи, спрыгнул на заснеженную дорожку, обрамлявшую фонтан кругом; подхватив девушку за талию, снял с бортика, поставил рядом с собой. – Пойдём, надо тебя переодеть.
– Ты уверен, что никто не заметит, как Гертруда летает туда-сюда?
– Она летит в темноте, выше облаков. Никому её не увидеть. В окрестностях замка посторонние не бывают, к тому же ограда заговорена так, что из-за неё в саду ничего не разглядеть. – Герберт помолчал, пока они возвращались по цепочкам своих следов, оставшихся в снегу на пути к фонтану. Белизна пушинок, светлым сонмом укрывших кусты, дорожки и лестницы, разгоняла тьму и смягчала непроглядную мрачность вечера. – Если и увидят по пути сюда, ничего страшного. В народе давно шепчутся, что чудище с Шейнских земель – вероятнее всего, дракон. Даже хорошо, если появлению дракона в Айдене будет предшествовать его появление где-то ещё. – Некромант расчётливо и цепко смотрел перед собой. – Возможно, перед сражением Гертруде стоит напасть на какой-нибудь городок в предместьях столицы… Сжечь пару пастбищ, перекусить стадом коров.
– Но это наверняка насторожит Айрес. Вдруг после такого она захочет сама убрать Гертруду? – Сообразив то, о чём она почему-то не думала раньше, Ева вновь ощутила противную леденящую липкость мокрой одежды и хлюпающих сапог. – И вообще… Если Айрес известно о пророчестве, если всем ясно, что чудище с Шейнских земель – это…
– Будь это так, она убрала бы Гертруду сразу после того, как расправилась с тобой. Нет, по тем или иным причинам угрозы в ней Айрес пока не видит… Может, верит, что, убив тебя, перечеркнула и всё остальное. Или решила позволить событиям идти своим чередом, чтобы самой выступить в роли спасительницы.
– Или просто знает, что дракон – не чудище, о котором говорится в пророчестве.
Эта мысль тоже пришла в голову Евы впервые. И, наверное, заставила бы холодок пробежать у неё по спине, не будь та и без того холоднее некуда.