Opus 1

Ох, как кричали и брызгали слюной ограниченные поборники морали и человечности, когда Айрес дала ему вторую жизнь. Казалось бы, любой здравомыслящий человек поймёт: ценными слугами дорожат при жизни не меньше, чем в посмертии, и какой смысл судить аристократа за то, что он забил кнутом бесполезную ленивую горничную? Если виновный не круглый дурак, он и от закона, за редким исключением, успешно уйдёт кривыми дорожками денег и связей. Но нет, её – её, подумать только, – винят в узости мышления. Разве не она проявила к низшим сословиям щедрость не меньшую, чем к высшим? Разве не она презрела глупые условности, державшие её подданных в клетках своего положения, не дозволявшие достойным простолюдинам пробиться ко двору лишь потому, что Великий Садовод не дал им родиться в именитом роду? Разве она была жестока? Те, кого забирает Охрана, сами заслужили свою участь (хотя бы тем, что оказались достаточно глупы, чтобы позволить Охране прознать о своих мыслях и намерениях). Айрес могла бы уничтожать изменников семьями, кланами, родами, как в истории не раз делали до неё. Но она была милосердна – и всегда миловала детей, если те не разделяли взгляды отцов… Тех, кто переживал допрос, позволявший точно выяснить это, конечно.

Допрос был обязателен для всех, кроме тех, кого по некоторым причинам Айрес считала излишним ему подвергать. К примеру, своих племянников.

Королева откинулась назад, в бархатные объятия мягкой спинки трона (что ни говори, вчерашняя вылазка здорово её утомила – оставалось надеяться, что Уэрти понравится её второй, неофициальный подарок). Внизу под звуки музыки в изысканном веселье коротал вечер её народ. Даже возжелай гости поговорить о чём-то, не предполагавшем веселья, Охрана быстро бы это пресекла: Айрес позаботилась о том, чтобы ничто не испортило Уэрту праздник. Особенно его брат.

Вообще проявления горячей «любви» одних представителей королевской семьи к другим она считала зрелищем смешным и любопытным, но не сегодня. К тому же семье позволено то, что нельзя позволять никому другому.

Всё, что она делала, она делала, заботясь о других. Всегда. Кто-то пользовался высотой своего положения в личных интересах, обеспечивая себя недоступными ранее благами, и Айрес прикрывала глаза, считая это вполне допустимой ценой за верность. Но не она. Она могла сорить деньгами, могла выйти замуж, скинуть бремя правления на мужа и советников, бесцельно прожигать жизнь, как делала её сестра, но Айрес обручилась с короной – и не брала благ больших, чем могла позволить себе любая женщина высшего круга. Зато по мере сил заботилась обо всех, кого эта корона препоручила её заботам. Охрана и простая стража денно и нощно искали среди её стада больных овец, чтобы другие могли жить спокойно, не смущаясь их речей, не травя разум ненужными сомнениями. Она уже сделала Керфи богатым и сытым, страной, с которой считаются, и ещё сделает сердцем мировой империи.

Под пение струн, выводящих одно из немногих сочинений Кейла, что сыскало одобрение приличного общества, Айрес нашла глазами своего наследника. Убедилась, что тот смотрит сквозь танцующих, делая вид, что пьёт; прикрыла глаза, наблюдая за племянником из-под ресниц.

Какой бы юной чудеснице ни удалось сотворить с ним то, что ставило под угрозу весь план, в зале её сегодня не было – его лицо ясно поведало ей об этом. И это делало всё ещё сложнее. Даже с братом Уэрти общался холодно, но без ненавистного напряжения, что искрило меж ними обычно. Как некстати… Жаль, человеческие сердца – ненадёжные механизмы, требующие тонкой и постоянной настройки.

Топорные методы вроде вассальной клятвы Айрес предпочитала приберечь до последнего момента. По этой же причине она не навязала Уэрти слежку – ограничилась простым, но хитрым маячком, который активировался, лишь когда владелец находился на грани гибели (иной сквозь защиту не пробился бы). В противостоянии Кейла и племянников, немало её забавлявшем, Айрес уверенно ставила на последних, но предосторожности превыше всего.

Неужели неодобрение её методов зашло у Уэрта так далеко, что заставило податься к братцу? Забыв о размолвке, забыв о гордости, так старательно в нём взращенной? Да, многие против той войны на уничтожение, которую Айрес планирует развязать, – даже среди тех, кого она считала не только верными, но и умными. И естественно, это дало недругам ещё один рычаг давления на чашу весов, что склоняет народ против неё. Тот же Мирк знал обо всём задолго до того, как Айрес сказала ему об этом, – она прочла это в его глазах: племянник был хорош во лжи, но не так хорош, как Айрес в видении правды. И все, кто пытается противиться ей, не понимают такой простой, очевидной истины: на войне нет места ни человечности, ни милосердию. В этом мире либо ты, либо тебя.