Opus 2

Приблизившись, лиора Тибель с торжественной медлительностью сняла с себя венец. Без единого слова протянула его Мирку. Ещё один важный ритуал в обручальной традиции керфианцев: этим соблюдалась преемственность поколений, а заодно подтверждалось, что семья жениха одобряет грядущий союз. Будь отец Миракла жив, он сам поднял бы диадему с волос жены, чтобы передать в руки сына.

Мнение родителей невесты, что характерно, никого не интересовало. Даже будь они здесь и будь они против, с момента обручения девушка имела полное право уйти из родного дома и жить под крышей жениха. В этом мире табу на близость до брака не существовало.

– Венцом, лежавшим на челе моей матери, – сказал Миракл, поднимая диадему над Евиной головой, – беру с тебя зарок стать моей.

Украшение деликатно скользнуло в волосы. Золотые дужки, прежде покоившиеся на живой тёплой коже, приятно согрели кожу Евы, неизменно прохладную. Она почти видела, как сверкают солнечные топазы в обрамлении старого золота; как уместно они дополняют высокую причёску, как хорошо смотрятся с молочно-золотым платьем.

Это было очень важно – какую драгоценность из своей коллекции мать жениха пожертвует для невестки. Это несло в себе послание, и в данном случае оно считывалось предельно ясно. Диадема, что увенчала лоб Евы, некогда украшала причёску матери Айрес; это был венец, в котором к алтарю шла сама Мирана.

И это был венец королевы.

…«венец обручальный на чело её король истинный возложит»…

Эта мысль одновременно всплыла в стольких головах, что почти прозвучала вслух. И от осознания, что её роль в этом представлении подходит к концу, Еве сделалось немного жутко.

Оставалось последнее.

Когда ладони Миракла легли ей на плечи, Еве очень хотелось просто закрыть глаза, смирившись с неизбежным. Но трепетные влюблённые девы так себя не ведут. Сказки не заканчиваются тем, что прекрасный принц целует принцессу, пока та стоит безответной статуей; поэтому Ева улыбнулась и подалась навстречу, обвивая руками шею венценосного жениха.

Поцелуй был долгим, но целомудренным. Просто прикосновение одних сжатых губ к другим. Едва ли кого-то могла смутить подобная сдержанность. Самые подозрительные придворные сплетники должны были понять причины: влюблённые не хотят выставлять свои чувства напоказ. Особенно лиоретта, такая юная, такая милая в своей скромности.

О главной причине – с зимними глазами и бледным солнцем в волосах, смотрящей на них из передних рядов гостей – Еве думать не хотелось.

Зал взревел, тепло на её губах исчезло, чужая ладонь соскользнула с плеча на локоть, чтобы подхватить её под руку, и это безумие наконец закончилось. Во всяком случае, самая постыдная его часть.

– Вы ни крошки не съели, лиоретта, – заметил добродушный лиэр Соммит, когда от танцев перешли к ужину, а Евина тарелка пережила уже третью перемену блюд в девственной чистоте. – Я понимаю, это безумно волнительное событие для юной девушки… да и последствия заточения… но поверьте, кушать необходимо. При вашей-то фигурке! Будете голодать – ещё лишитесь чувств прямо у алтаря!

– Моя религия вынуждает меня поститься. – Ева скромно опустила глазки, изучая скатерть, расшитую шёлковыми цветами. – До наступления лета я ем лишь после захода солнца и лишь когда никто не видит.

Лиэр Соммит (богатейший фабрикант страны, отец ближайшего сподвижника Миракла и непосредственный участник заговора), сам едва влезающий во фрак, озадаченно подкрутил усы:

– Ваша религия? Выходцы из вашего мира рассказывали о ваших верованиях, но я не припомню, чтобы в каком-либо из них присутствовали столь суровые ограничения. Разве что…

– Я последовательница пастафарианства, – строго и серьёзно проговорила Ева, давно продумавшая ответ на подобные вопросы. – Очень молодая религия. Мои предшественники вполне могли о ней не знать, потому что на тот момент она не существовала.

В деликатные особенности её состояния не были посвящены даже близкие сторонники нового короля. Никто, кроме Герберта, Миракла, его матери – и ещё одной персоны, которую беседа искренне забавляла. Во всяком случае, Ева поймала на себе его пристальный взгляд, и в колючих сапфирах глаз Дауда Дэйлиона таяла насмешка.

Главу «коршунов» Еве представил сам Миракл. Теперь они сидели за одним длинным столом с королём, но по понятным причинам Ева не питала к лиэру Дэйлиону тёплых чувств: без его помощи ей с высокой долей вероятности не пришлось бы выбираться из застенков Кмитсвера.

С другой стороны, без него она бы с высокой долей вероятности так оттуда и не выбралась бы.

– Вот как, – уважительно закивал лиэр Соммит. Слегка нахмурился, отчего его лощёное лицо стало похоже на сморщенную картошку. – Надеюсь, у вас с Его Величеством не возникает… недопониманий на религиозной почве?