Opus 2

Глядя на его лицо, выбеленное не усталостью – бешенством, Ева вспомнила о своих последних мыслях перед концом. Предсказуемый несносный мальчишка…

– Я предупреждала: если потребуется умереть за тебя, я умру.

Его объятия были резкими, безжалостными до нехватки дыхания, до хруста костей; и это, и лёгкая боль в миг, когда его пальцы, зарывшись ей в волосы, потянули их назад, заставляя откинуть голову, были прекраснейшими ощущениями в мире.

Она чувствует…

– Сама не хотела жизни, купленной такой ценой, – Герберт выплюнул это с той же яростью, с какой впился в её губы после следующих слов. – Не подумала, что я буду делать со своей?

– Если ты забыл о существовании слова «спасибо», приму это в качестве благодарности.

Ева выдохнула ответ, когда ей позволили – шёпотом, срывающимся от давно забытых ощущений, с какими кружит голову разгорячённая кровь. И это всё же заставило его улыбнуться, а её – услышать щелчок, с которым ключ, подчиняясь нетерпеливому движению его руки, изнутри провернулся в замке.

Благодарить Герберт умел: просто безмолвные благодарности давались ему куда лучше.

* * *

Позже выяснилось, что вместо жизни лиоретта утратила Дар – в обмен на воскрешение. И не только Сноуи Миркрихэйр склонялась к тому, что к такому поразительному результату привёл Обмен, совершённый нежитью. Пословица «двум смертям не бывать» бытовала не только на родине прелестной лиоретты, да и минус на минус в керфианской арифметике тоже давал плюс. Авторитетные керфианские маги пришли к тому же выводу, что и Белая Ведьма: попытавшись отдать свою жизнь, будучи неживой, лиоретта отдала единственное, что у неё было – Дар. Ведь на тот момент в теле её оставался только сидис, тогда как в нормальной ситуации люди отдают роборэ. Видимо, при передаче посредством Обмена один тип энергии благополучно превратился в другой. Это ранее не представлялось возможным, но приходилось допускать; в конце концов, для лиоретты сидис приравнивался к роборэ, так что уравнение в целом не нарушалось. Однако чары некроманта сопротивлялись её упокоению так отчаянно, что вступили в конфликт с энергией Обмена, и эта реакция довершила то, чего так и не смог сделать Гербеуэрт – вернула лиоретту за грань, за которую её отбросила стрела королевы. В конце концов, от этой грани её отделяло очень немногое: ритуал послужил толчком, регенерация в её теле довершила остальное, и кровь снова побежала по венам от затрепетавшего сердца.

Снежана в своих записях сравнила это с восстановлением системы и откатом к сохранённым настройкам при перезагрузке компьютера, но эту фразу поняли немногие.

Лодберг Миркрихэйр предполагал, что связь некроманта с его созданием наверняка тоже сыграла роль. Особенно после того, как этому некроманту удалось призвать самого Жнеца. Да, в случае гибели «хозяина» лиоретта перешла бы на подпитку от собственного сидиса, но поскольку Гербеуэрт не успел толком умереть, Ева продолжала в первую очередь черпать силы у своего создателя. Помимо эфемерного чувства её связывало с некромантом нечто куда более реальное, и ещё вопрос, смогла бы она надолго пережить его гибель.

Белая Ведьма не преминула поспорить, что гибель внешнего источника питания не помешала бы лиоретте прекрасно подзаряжаться от внутреннего, но согласилась, что некромант продолжал оставаться для Евы основным энергетическим ресурсом, а её сидис – резервным. Эти пометки также поняли немногие.

Когда лиоретта отдала всю свою энергию тому, от кого подпитывалась этой энергией, возник парадокс, и заклятия некроманта вступили в конфликт с магией Обмена, препятствуя окончательной смерти. А ещё это позволило душе лиоретты уцепиться за незримую ниточку, которая всегда протягивается между умертвием и его хозяином, и не уйти в небытие.

Поэма Эльена Лейера – не только самое известное его сочинение, но и самое известное сочинение о том дне, – предлагала куда более романтичное объяснение. Ибо, говорилось в ней, впервые Жнец не просто откликнулся на молитву, прозвучавшую откуда-то с далёкой земли, а посмотрел в глаза девочке, что готова была отдать жизнь за любимого, – и это тронуло Его; а когда ещё бог мог проявить великодушие, как не в день, в который жители Керфи славили Его милосердие?

Споры скептиков и романтиков на эту тему звучали в Керфи ещё долгие годы. Но в конечном счёте каждый принимал то объяснение, что было ему ближе, а факт оставался фактом: той ночью светильники в спальне наследника не гасли ещё долго. И это было хорошо, потому что даже сотни смертей не отменяют торжества жизни.

Особенно той, что обошлась своим владельцам так дорого.

* * *

– Это стоило того? – спросила Ева, когда они лежали в обнимку, обводя пальцем шрам на его груди. Место, где рапира пронзила его сердце, казалось почти незаметным: заколдованное лезвие было слишком тонким, чтобы оставить внушительный след. Просто бледный бугорок на бледной коже, ощутимый кончиками пальцев. – Призыв?