Opus 2

– Не боишься расстаться даже с тем, что осталось от твоей жизни?

– Всем, что от неё осталось, я обязана ему. Всё, что у меня осталось, мне не жалко ему отдать. Это справедливо.

Она не колебалась. Она не думала об ответах заранее – просто знала их давным-давно.

Жнец смотрел на неё. Наверное, будь он чуть более человечен – даже сейчас, заключённый в смертное тело, остававшийся бесконечно далёким от смертных, – Ева увидела бы в этом взгляде пытливость.

Керфианцы говорили, что Жнец милосерден, и молили его о любви, но само понятие любви было бесконечно чуждо ему, воплощавшему самую безжалостную силу всех миров.

– Да будет так, – молвил Жнец.

И, подступив ближе, Ева закрыла глаза.

Чтобы поразить цель, зачарованному клинку не требовался её взгляд. Достаточно было мысли.

Она не остановилась, даже ощутив, как лезвие вошло в плоть и кости под белым льном. Она замерла, лишь шагнув к нему так близко, что смогла бы его обнять: вогнав рапиру до основания, до рукояти.

Когда белизна, пробивавшаяся сквозь закрытые веки, померкла, посмотрела на Герберта – как раз вовремя, чтобы успеть подхватить его прежде, чем он упадёт.

Слушая тишину, сменившую симфонию смерти под закатным небом, вновь расстелившимся над ними вместо белизны, Ева выдернула клинок из его груди; сталь зазвенела о камень – ненужная, отброшенная прочь, оставившая за собой багряный след. Посмотрев в застывшие льдистые глаза, уложила Герберта на мрамор: он был тяжелее, чем думалось, глядя на его худобу.

Стоя на коленях, убрала с его лица пряди, растрёпанные светозарным ветром. Кажется, среди них появилась пара седых.

В памяти пел Эльен – подсказывая всё, что ей осталось произнести.

– Путь мой стелется под ноги…

Страха не было. Даже перед кровавым пятном, расползавшимся по ритуальным одеждам. Даже перед неподвижностью любимого, знакомого лица, к которому Ева склонилась, чтобы завершить всё по правилам.

Страху не было места.

– …жизнь моя позади, смерть и любовь моя перед моим лицом…

Слова Финального Обмена слетали с губ легко: казалось, она твердила их уже не раз. Слова невесомыми бабочками касались других губ – бледных, сухих, покрытых чешуйками кожи, что начала умирать, не в силах вынести заключённую в ней вечность.

– …Пожинающий судьбы, Владыка дорог…

Она почти улыбнулась, думая, в какой ярости будет Герберт, когда очнётся. За то, что до самого конца она делала всё ему наперекор.

Наверное, потом он поплачет по мёртвой девочке, которая так хотела снова стать живой…

– …прими мою душу взамен его души.

Когда Ева выдохнула в его губы свою последнюю мольбу, они были тёплыми – как милостивая чернота, ответившая на её просьбу объятиями, стёршими и любовь, и боль, и кровь на её руках, и её саму.

* * *

…о том, что случилось после, каждый из видевших рассказывал разное. Сходились лишь в одном: никто не успел тронуть Айрес Тибель, когда та упала на эшафоте, будто один из нацеленных на неё клинков ударил бывшую королеву в сердце, заставив оборвать начатую фразу. И случилось это почти одновременно с тем, как свет на площади погас, растаяв, как и крылья Жнеца.

О причинах этого позже спорили до хрипоты. Случай был беспрецедентный, и наверняка сказать, что произошло, не мог никто; но Белая Ведьма, в замужестве получившая имя Сноуи Миркрихэйр, в своих воспоминаниях о тех событиях склонялась к тому, что всему виной вассальная клятва, укреплённая утраченными рунами Берндетта. Убей Айрес племянника своей рукой, как Берндетт убил Гансера, она фактически разорвала бы связь по собственной воле. Смерть Уэрта прошла бы для неё безболезненно, оставив лишь подарок в виде силы, которую свергнутая королева так желала. Сердце Гербеуэрта Рейоля пронзил не её клинок, пронзил, пока клятва ещё действовала – и вассал, с которым после ритуала королеву связала ниточка куда прочнее, чем ей хотелось, утянул госпожу за собой.

Только за душу Айрес богам никто не предложил выкупа, чтобы сердце её смогло забиться вновь.

Эльфы, давно имевшие дело с магическими связями и ритуалами вроде эйтлиха, согласились, что это объяснение выглядит правдоподобно. И хотя объединёнными усилиями риджийцы и керфианцы наверняка одолели бы Айрес в бою, такой исход устраивал всех. Бой неизменно повлёк бы за собой жертвы, а их тот день Жнеца Милосердного и без того принёс немало.

Скелеты опознавали и выносили с площади три дня. Хоронили ещё дольше.