Opus marginum

«Веware the JaЬЬеrwоск», — рояль сумасшедшего по кличке «Герцог» тревожил Шэна. «Тhе Frumous Bandersnatch». Шэн сидел и выстукивал ритм карандашом. Холодный логик Доджсон и старый, добрый Дюк, ребенок на небе и ребенок на цветах. Цветы на небе, небо на цветах. Ребенок на ребенке…

Можно к тебе, Шэнни? — в дверях торчала потная лысина Корнеля. — Или в столь поздний час твоя бренность находится на реверсе Луны?

Перестань ходить ко мне с голой задницей на голове и мешать слушать музыку, — Шэн выключил радио и развернулся в кресле. — Конечно, Нэл, я всегда рад тебя видеть. Кофе будешь?

Опять без сахара и из разбитого стакана? Фу, — толстяк поморщился и ловким движением загнал начинавшие сползать очки обратно на переносицу, — Знаю я тебя — накачаешь кофе, а потом всю ночь страдай от бессонницы и слушай твои пошлые рассуждения о женщинах. Лучше чаю — мне завтра рано утром надо быть на вокзале.

Встречаешь, провожаешь?

Уезжаю.

Надолго?

Навсегда.

А как же семья?

Шла бы ты домой, Пенелопа. Ты опять начинаешь лезть в мои личные дела. Я слишком люблю себя, чтобы еще всякие бездельники совали в меня свой нос. Уезжаю в деревню, стану зоофилом-отшельником. Мне все здесь обрыдло — реклама, кошки, пивные банки, непьющие студенты, дорогие проститутки, церкви, лужи, золотые зубы. Я продал квартиру и купил домик в самой глуши. Я уезжаю, Шэн.

Ты продал квартиру. А как же Кэт?

Пусть идет на панель. У меня есть парочка знакомых сутенеров. И, в конце концов — моя теща — тоже сводня не из последних.

Да ты с ума сошел! — Шэн встал и заходил по комнате, в рассеянности хватая предметы и тут же бросая их на место. — Ты дурак! Вот уж не думал, что когда-нибудь серьезно назову тебя дураком. Ты что, стал импотентом или ты — любовница Наполеона? Корнель бросает Кэт ради коров и цветочков, навозного запаха и потной деревенщины. Ты же боготворил ее, помнишь, в университете…

Забирай ее себе. И если ты будешь трахать ее в ванной — она будет приносить тебе завтрак в постель.

Но она же прекрасно поет. Ее карьера еще впереди! — от волнения Шэн покраснел и расстегнул ворот рубашки.

Ее рот годится не только для этого. В этом сможешь убедиться. Бери ёе — ты ведь когда-то ее любил. Вы будете на пару ничего не делать — выжмешь из мамочки дополнительно пособие. — Никто и никогда еще не видел Корнеля таким спокойным и таким циничным. Он сидел на стуле у окна и пытался прикурить от большого рефлектора, стоящего на подоконнике. Маленький, толстый, лысый, в противных золотых очках, он имел вид победителя мира, Caesar in glory, — я даже сам заплачу священнику за ваше венчание. Ну что, согласен?

Шэн не отвечал. Он лежал на диване, уткнувшись лицом в подушку. Кэт, маленькая, симпатичная студентка. Ее все звали Птичкой. «Beware the jubjub bird». Переход Эндерсона в четвертую октаву, — «это высшее наше достижение». Быстрей, Луи! Моя кожа на твоих барабанах. «Не shorted in his jоу» — Алиса и хор Мак-Коя. Новая вспышка осветила извивающееся на диване тело…

***

Кэт сидела за столиком в библиотеке, отрешенно листая альбом старых офортов. Лучше бы она умела плакать, как плачут королевы, возвращающиеся с виселицы, как плачут скрипки в жестоких пальцах прокаженных, как плачет камень, утомленный и раздраженный весной, умела плакать и все — зачем тогда нужны были бы эти терзания и сомнения?

The woman who can not behave can be taken away by a stranger. When nothing can be done about it, she’s very surprised at being kidnapped. Que se la Lievaron! Эта запрокинутая голова, полуоткрытый рот, неестественное положение — ее судьба, вечное повторение, бессмысленное возвращение, спираль. Он — не Корнель, не Шэн. А почему бы не Шэн? Мальчик с восьмого офорта. Мальчик, мальчик, мальчик. Плюшевые занавески, простыни вместо скатертей. Мать об этом ничего не знает — будет скандал, таблетки, телефонные звонки, переполненные пепельницы, для приличия выжатые слезы. Просто будет противно. Этот испанец совершенно не умел рисовать. Ему место в клинике. Молодой библиотекарь не обращал на неё никакого внимания. Гибкий, как кошка, он проворно переставлял лесенку, снимал с верхних полок объемистые тома. Кэт видела его здесь в первый раз. Ното поуиз. Новичок. Прическа как у Шэна (это не прическа — это просто грязные волосы, как говаривал покойный отец). Вот и пятьдесят шестой монстр. Вверх и вниз. Fortune does not treat well those who are obsquitus with it. It gives the smoke to those who managed to climb up, and then it throws him down in terms of punishment. Она дарит дым. Фортуна дарит дым. Этот молодой человек сейчас упадет, и она засмеется своим противным прокуренным смехом.

— Извините, но у нас перерыв на обед. Заходите через час, — голос у библиотекаря был спокойный и довольно приятный, — недалеко столовая, я могу проводить Вас.

— Спасибо, но я совсем не хочу есть. Я понимаю, что вы не имеете права меня здесь оставлять, но я бы осмелилась вас об этом попросить. Я даже не сдвинусь с места.