– А Пип любит поваляться, как все мальчишки. Мне в его возрасте приходилось вставать рано. Я помню, как заключил с дьяволом тайную сделку, пообещав ему душу, если только он устроит так, чтобы я смог подольше спать, – без улыбки говорит Леандро. – Но он не выполнил своей части.
– В таком случае вы сохранили душу, – замечает Клэр.
– Как оказалось, лишь для того, чтобы потерять ее позже. – Он делает глоток кофе, затем наливает чашку Клэр и подвигает ей. Завитки пара танцуют на поверхности кофе и исчезают.
– Это не так, – осторожно возражает Клэр.
– Вы правы. Просто старик, решивший себя пожалеть.
– Мистер Кардетта, мне кажется, я никогда не видела человека, который жалел бы себя меньше, чем вы.
Он слегка улыбается, но потом отводит взгляд, и улыбка соскальзывает с его лица. Некоторое время они сидят молча, прислушиваясь к чириканью воробьев, ссорящихся из-за воды во дворе.
– Я… я хотела спросить вас, мистер Кардетта, что вы тогда хотели сказать мне, тогда в Джое, после того, как Федерико… когда я приехала повидать мужа. Вы собирались сказать мне, зачем пригласили нас сюда, меня и Пипа.
– Разве? – Он смотрит на нее в упор.
– Вы сказали, мне грозила опасность. – Она чувствует, как у нее подводит живот при воспоминании о его словах, при воспоминании о поцелуе Федерико.
Леандро кашляет и опускает взгляд в чашку с кофе.
– Возможно, опасность сейчас угрожает нам всем, – говорит он.
– Пожалуйста, – в отчаянии просит Клэр. – Пожалуйста. Я должна знать, что вы имели в виду.
– Должны знать? Возможно, – отвечает он, вновь поднимая на нее глаза. В его взгляде сквозит что-то новое, некое грозное предостережение, отчего ей становится не по себе. – Возможно, сегодня у нас есть более веский повод тревожиться. Как вы полагаете? – Клэр не осмеливается ответить ему. – Все здесь кажется таким мирным, не правда ли? Столь многое скрыто от глаз. Знаете, как фашисты называют крестьян и их бунты? Большевистской угрозой. Что вы на это скажете?
– А что я должна сказать? – спрашивает Клэр.
– Вам это кажется справедливым? Вы познакомились с моим племянником, вы уже провели здесь не одну неделю. Разве крестьяне борются за идеалы социализма? Они что, намерены разогнать сенат и установить коммунистическую диктатуру?
– Мне кажется, они борются за право зарабатывать на пропитание для себя и своих семей.
– Именно! – Леандро хлопает ладонью по столу. – И кто может их за это осудить?
– Только те, кто ослеплен предрассудками и… жадностью.
–
– Я не знаю, мистер Кардетта.
Он смотрит на нее с глубоко затаенной, тихой яростью; приставляет к ней указательный палец, но быстро опускает его.
– Я несу убытки, понимаете вы. Мне стоит немалых денег вести здесь хозяйство – так бывает, когда страна обескровлена войной и когда так чертовски мало дождей. Я хочу показать, что земля может приносить хороший урожай и отношения между землевладельцами и работниками не обязательно должны быть враждебными. Я плачу больше всех остальных фермеров в окрестностях Джои. Я справедлив по отношению к
– Вы наняли Людо Мандзо, который бьет и унижает их.
– А-а-а, Людо Мандзо. Так это из-за него на меня напали эти поджигатели? – Голос Леандро становится угрожающе тихим. Клэр сглатывает слюну. – Так это из-за него они не видят разницы между мной и прочими фермами?
– Я не знаю. Откуда мне знать? Но… возможно, это как раз тот случай, когда… – Клэр замолкает в нерешительности. – Возможно, это тот самый случай, когда нельзя одновременно быть по обе стороны.
– Ха! Удивительно слышать слова моего племянника из ваших уст, Кьяра, – говорит он.
– Это мои собственные слова, Леандро. Вы сами как-то говорили мне, что политика здесь касается каждого, что здесь нельзя просто игнорировать ее. И ведь вы были правы. Люди здесь, как мне кажется, доведены до полнейшего отчаяния. Я не понимаю, как кто-то может оставаться в тени. Даже вы.
После этих слов Леандро долго смотрит на Клэр; его взгляд непроницаем, она не может прочесть ни его чувств, ни его мыслей, но она ощущает враждебность, резкое охлаждение. Наконец он произносит:
– Да, вы правы. Время и мне выйти из тени.