Точно так же, если у женщины нет сильного Гадеса, способного опустошить ее внутреннюю девушку Кору от матери Деметры, ее маскулинность сохранит связь с матерью. Во время своего бессознательного мятежа она будет бояться собственной агрессии, а потому - и агрессии окружающих. Ее творческая маскулинность недостаточно сильна, чтобы защитить ее юную женственность, и она снова откажется защищать свою истину. Она скрывает силу, которой обладает, чтобы заставить своего напуганного партнера чувствовать себя сильнее. Она лжет самой себе и проецирует слабость на своего мужчину, стараясь «сгладить ситуацию». Вот как одна женщина описывает такое состояние:
Джефф мне прислуживает. Это вызывает у меня ненависть, однако я молчу. Мои грехи - это грехи по оплошности. Я думала: не лгать - значит быть честной. Это не так! Я знаю, он отвергнет все, что бы я ни сказала, значит, я не скажу этого. Молчание - ложь. Он может проецировать все, что хочет. Он все еще не знает, на ком женился. Я чувствую, как мое сердце опутано колючей проволокой. Он подал мне воды. Я не хочу. Он взял себе сандвич. Я раздражена. Он пошел, чтобы принести мне сандвич. Через полчаса он принес мне салат. Я его не хочу, но не говорю: «Джефф, я не хочу, чтобы ты мне прислуживал. Я хочу есть вместе с тобой. Я хочу с тобой поделиться». Потому не выражаю вслух ни свое раздражение, ни то, что действительно думаю.
В отношении этой пары мы можем спросить себя: «Кто здесь предатель, а кого предали?» Ничто не выдает мятежной ярости: ни внутри, ни вовне. Они оба ненавидят свои услужливые маски и желание идти на поводу других. И потому пахнет подавленной мятежной яростью. Если агрессию мужчины направить в правильное русло, у него хватит энергии, чтобы вытащить женственность из пещеры архетипической матери. Од-нако темная пещера сопротивляется свету, и, если не приложить огромного мужества и хитрости, мятеж будет подавлен.
В этом неудачном противостоянии ярости остаются незатронутыми архетипические энергии, бессознательно управляющие отношениями. Так как оба партнера могут чувствовать опасную глубину бездонной пропасти, они любой ценой стараются избежать ее, хотя могут себе представить, что это не решение проблемы. Они сознают, что бегут на месте, что вся трата их энергии напрасна; вместо движения по направлению друг к другу или прочь друг от друга, они не движутся совсем. Они парализованы, ибо их сознание отрезано от нуминозных глубин бессознательного.
Когда христианство завязло в многочисленных догматах, которые, по сути, заглушили глубинную душевную динамику, в нашей культуре появилось несколько еретических сект, несмотря на все попытки церкви их уничтожить. Самым мощным среди таких движений, возникших в результате смешения христианства и ислама во время крестовых походов (с XI по XIII столетие), был культ романтической (куртуазной) любви, в которой женственность стала объектом поклонения, получив превосходство над маскулинностью. Рыцарь или романтический возлюбленный служил своей госпоже. Именно в это время легенда о Святом Граале воспламеняла воображение средневековых поэтов. Они видели в Граале сосуд женственности, означавший «мужчину с целостной психикой (а не только его эго) как воплощение божественности, спустившейся на грешную землю». Сияющий сосуд выступал в качестве образа души, в котором обитала жизнь, причем и светлая, и темная ее стороны. Таким образом, теневая сторона христианства снова вышла на поверхность. Парсифаль, рыцарь, имевший самую тесную связь с Земной Матерью, был именно тем одиночкой, который донес до сознания вопрос: «Кому служит Чаша Грааля?»
Вместе с возрождением женственности в нашей культуре Парсифаль стал архетипическим образом юной маскулинности, которая, несмотря на свои теневые свойства, проскальзывает в наши сновидения. Величайшая опасность (и тогда, и сейчас) заключается в том, что юноша, который появляется в наших снах с окровавленным пенисом или без пениса вообще, превращается в мертвого сына, лежащего на руках своей скорбно-торжественной матери. Этот образ нашел свое воплощение в многочисленных изображениях Пьеты. Культ Девы Марии, позже укрепивший возвышенность романтической любви, по-прежнему оказывает влияние на современных мужчин и женщин. Они стремятся идеализировать совершенную, непорочную мать на пьедестале, отделив ее от сексуальности Марии Магдалины. Так, они любят одного партнера, испытывая сексуальное влечение к другому. Там, где совершенство находит сознательное поклонение, несовершенство становится бессознательно притягательным. Разделение света и тьмы отрицает человеческую целостность, и это отрицание может привести к жертве сыном и убийству дракона.