Опусы или опыты коловращения на двух континентах

Зато нашли мой дневник. Я хранил его в клубе и надо же было такому случиться, что од-нажды там была устроена облава. Искали пор-нографические открытки, магнитофонные плен-ки и другой криминал. А нашли мою тетрадку, что никак не добавило мне популярности среди офицерского состава. Многие записи были на англий-ском языке - целые страницы. Это при-вело доморощенных дознавателей в еще боль-шую ярость. Майор Сойкин, пылая взором, над-саживаясь, вопил, как кастрированный гиббон.

- Мы еще переведем, что там по иностранному написано! А потом отправим все это в соответствующие инстанции. -

- Ага, а главным переводчиком будешь ты, - подумал я.

Вслух же сказал, что в этих самых ин-станциях я попрошу проверить достоверность всего, о чем там написано.

Тучи сгущались, и вскоре грянул гром. Случилось так, что я нокаутировал замполита нашей роты, старшего лейтенанта Хвостикова, пьяницу, сволочь и стукача. Произошло это по чистому недоразумению. Как-то вечером мы с моим приятелем Юрой Глушко выпили. Юра принадлежал к той несчастной категории людей, у которых выпитый стакан немедленно отража-ется на облике и поведении. Он тут же был за-ловлен Хвостиковым, оказавшимся по какому-то стечению обстоятельств в тот вечер трезвым. Беда заключалась в том, что борзой замполит вознамерился отвести на гауптвахту не только Юру, но и меня. Шустрый замполит заметил, что в казарму мы вернулись вдвоем и в ходе оперативного дознания тонким нюхом уловил сладостные пары портвейна в моем дыхании.

По дороге я дружески втолковывал Хвостикову, что такой казус может очень силь-но задержать мой дембель (я все еще втайне на-деялся, что задержали меня ненадолго). Лейте-нант же упрямо бубнил про употребление алкоголя и воинскую дисциплину.

Вообще я человек совершенно не агрес-сивный (даже когда и нужно бы). Но на подходе к гауптвахте внутренний голос стал нашепты-вать вредные советы. Я послушался глупого голоса и влепил лейтенанту правой в челюсть. Был сильный гололед и, взмахнув в воздухе хромовыми сапогами, Хвостиков мигом оказал-ся в канаве. Внутренний голос, стыдливо поту-пившись, замолк. Меня же бросило в жар: "Офи-цера ударил! Все, дисбат тебе, парень, вместо дембеля!"

За этот подвиг дали мне десять суток губы от командира части - за что я ему очень даже благодарен. Правда, как всегда, была и невинная жертва. За кампанию десять суток получил и Юра Глушко.

Губа

На Солнечногорской гарнизонной гаупт-вахте в то время царили милые порядки. На обед полагалось три минуты, после чего нас заставля-ли бегать кругами по плацу, пока не поедят вы-водные. Ударили сильные морозы и выводные, естественно, на свежий воздух не торопились, поэтому беготня продолжалась минут по сорок. Иногда для разнообразия арестантов отводили на задний, заваленный чуть ли не по пояс сне-гом, двор гауптвахты. Там мы отрабатывали приемы противоатомной защиты. Как вы пом-ните, по команде: "Вспышка слева!" - нужно упасть в сторону, противоположную взрыву, по-ложив голову на скрещенные руки. После двух-трех таких вспышек нас смело можно было вы-ставлять снеговиками на детских площадках.

Вечером на отбой давали пять секунд. За это время нужно из коридора заскочить через узкую дверь в камеру, сбросить сапоги и упасть на нары. В такой срок уложиться, конечно же, невозможно, поэтому сержант - замначальника гауптвахты - развлекается, пока ему не надоест.

По своему, скажем так, военному образо-ванию сержант был танкистом и на эту сладкую должность попал сразу из учебки. "Не век же эта сука здесь будет. Когда-то придет он в полк", - мечтают двое танкистов из нашего славного арестантского коллектива. Забегая вперед, ска-жу, что мечты их сбылись. Действительно, через несколько месяцев сержанта перевели в Сенежс-кий танковый полк, который тоже относился к солнечногорскому гарнизону. И, по слухам, пришлось ему там не просто плохо, а так худо, что и врагу не пожелаешь. Не могу, правда, ска-зать, что мне его очень жалко.

В наш забубенный коллектив затесался узбечонок. Только что призванный, он сбежал, как только попал в часть. Само собой, батыра тут же поймали и отправили на губу. Для нас узбек стал карой небесной. Ростом служивый, где-то, метр пятьдесят с небольшим, а обмунди-рование ему выдали размеров на пять больше. Естественно, по прибытии на губу ремень у воина отобрали, чтобы он ненароком не пове-сился. Галифе с него все время спадают - в ос-новном во время наших послеобеденных пробе-жек по плацу. Путаясь в необъятной шинели, уз-беченок пытается на бегу подтянуть штаны, что вызывает сумятицу среди участников забега и неописуемую ярость сержанта-начальника.

Во время пятисекундного отбоя узбек не-изменно застревает в дверях камеры. Само со-бой, что нас опять выгоняют в коридор. Про-являем солдатскую смекалку. Тот, кто бежит за узбеком, просто дает ему могучего пинка в зад, не дожидаясь, пока батыра заклинит в дверях. Сын Аму-Дарьи пулей влетает в камеру, а за ним гурьбой вваливаемся мы.