— Работа у них такая, — хмыкнул Роман Брюн. — Но здесь дело более чем серьезное. И думаю, вы, так же как я, не поддадитесь на неуклюжие попытки адвокатов выгородить этого горе-ученого, горе-шпиона. Если уж решил продавать секреты Родины, то будь добр, делай это так, чтобы тебя не застукали. А если застукали, то молчи как рыба. Но если уж приперли к стенке, то признавайся и проси снисхождения. А он, понимаешь ли, взял и все сам рассказал кагэбэшникам, а теперь говорит, что не виноват и иностранцы, с которыми он общался, не были шпионами. Тоже мне Джеймс Бонд.
— Роман Григорьевич, но ведь все, о чем он этим иностранцам рассказывал, напечатано в газетах, что называется, в открытых источниках.
— Это он говорит, что в открытых, а эксперты, как видим, считают по-другому. Вы только посмотрите, какую серьезную работу провело следствие, сколько экспертиз было заказано, — убеждал Механика Роман Брюн.
Неожиданно к разговору подключилась худощавая женщина невзрачного вида — сотрудница одной из московских гостиниц Татьяна Репина:
— Роман Григорьевич, может быть, вы мне объясните про этих самых разведчиков. Этот момент меня сильно смущает. Мне непонятно, почему следователи решили, что сотрудники консалтинговой фирмы, которые заказали Летучему обзоры прессы, — сотрудники иностранной разведки. Когда допрашивали одного из экспертов, он пояснил, а я даже себе в блокнот записала, чтобы не забыть: «Однозначно я не могу сказать, что данные лица являются сотрудниками какой-либо разведки. Это все предположения. Может, такой вариант. А может, и другой. Конкретных фактов нет». Почему, шпионя в пользу враждебной нам разведки, они не запрещали Летучему рассказывать родственникам о своих с ними контактах? Почему не запрещали ему посещать посольство США? Почему, наконец, дали Летучему свой домашний адрес? Зачем они фотографировались вместе с ним? Почему подписали с Леучим контракт на работу и экземпляр договора оставили у него? Разве шпионы так себя ведут? Как-то это все странно.
— Ничего странного. Все это делалось для отвода глаз. Чтобы те, кто следил за Летучим, ни о чем не догадались. Вы просто совсем не представляете себе мир разведчиков и шпионов, — загадочно улыбаясь, закруглил затянувшуюся беседу Роман Брюн.
— А вы представляете? — Этот вопрос прозвучал из угла комнаты. Его задала сорокапятилетняя переводчица с французского Елена Рогачева, которую присяжные избрали старшиной.
— Об этом, дорогая моя, мы с вами поговорим в другое время и в другом месте, — все так же загадочно улыбаясь, пообещал ей Роман Брюн.
В совещательной комнате повисла тишина. После последних слов директора российско-американской фирмы у всех резко отпало желание обсуждать судебный процесс. Олег Пчелкин, тренер сборной России по велоспорту, решил разрядить обстановку. Он достал альбом и предложил всем желающим посмотреть фотографии с тренировок. Присяжные радостно принялись разглядывать фотографии, обсуждать марки велосипедов, достоинства и недостатки спортсменов.
Через несколько минут в совещательную комнату вошла секретарь судебного заседания. Она пригласила присяжных в зал заседаний.
Заказуха
Редакция «Резонанса» уже два месяца сидела без денег. Гонорары не платили несколько месяцев. Зарплату не получал никто. Даже главный редактор. «У инвестора временные трудности, они скоро разрешатся», — успокаивал сотрудников гендиректор. Пикантность ситуации усугублялась тем, что гендиректор издательского дома, в котором выходила газета «Резонанс», в свободное от управления ею время осуществлял функции ответственного работника Союза журналистов. Меня всегда поражало несоответствие пафосной манеры, с которой он выступал на пресс-конференциях или собраниях, посвященных свободе слова в России, с его выступлениями на редколлегии. Здесь он говорил о финансовых трудностях, которые переживает «Резонанс», и констатировал необходимость размещения в газете заказных материалов. Тем, кто не понимал, гендиректор охотно объяснял, к кому из депутатов или сенаторов стоит обратиться, чтобы заработать деньги для себя и для газеты.