Опыт биографии. Невиновные

Конечно, общаясь с друзьями и коллегами, Аня хорохорилась. Ей ни за что на свете не хотелось показать, что она чувствует себя проигравшей. Правильней было бы сказать не «чувствует», а «предчувствует» свое поражение и победу обвинения. Она ругала себя за то, что уговорила Алексея выбрать суд присяжных. Тогда, в самом начале процесса, когда была сформирована первая коллегия, дело только начали слушать и был другой судья, который старался уравновесить позиции защиты и обвинения, казалось, дело можно будет выиграть. Но присяжных распустили, назначили другую судью. Со временем стало ясно, что присяжных поменяли именно потому, что они отнеслись к подсудимому с симпатией, а когда судьей оказалась та самая Галина Мухина, которой стращали Летучего все четыре года его пребывания под стражей, стало понятно, что инициаторы преследования сделают все возможное и невозможное, чтобы не допустить его оправдания.

И чем дальше шел процесс, тем меньше Аня и другие адвокаты надеялись на оправдательный вердикт. Им оставалось мечтать лишь о снисхождении со стороны присяжных.

Первые подозрения в том, что, назначив «спецсудью», суд мог подобрать и «спецприсяжных», появились у адвоката Бориса Емельянова. Он обратил внимание коллег на странного господина, представленного помощником судьи и не пропускающего ни одного заседания.

Аня заметила, что помощник судьи постоянно наблюдает за реакцией присяжных и иногда перемигивается с судьей.

Главный сюжет, вокруг которого ломали копья адвокаты и прокуроры на этом процессе, — вопрос о государственной тайне. Обвинение утверждало, что Алексей Летучий выдал гостайну западным разведчикам и тем самым нанес ущерб России. В прениях адвокаты собирались доказывать, что Летучий в принципе не мог этого сделать, даже если бы очень хотел. Почему? Просто потому, что следствие установило: ученый не имел доступа к государственной тайне, то есть, говоря юридическим языком, она ему не была доверена.

Рассказывая мне о последних судебных заседаниях, Аня смеялась:

— Мы каждый день ждали подвоха. То есть ждали, что обвинители что-то придумают. А они, как попугаи, повторяли одну и ту же мысль: «Летучий получал сведения из иных, неустановленных источников, и мы это докажем». То есть мы боялись, что вдруг они в последний момент представят какой-то документ или чье-то свидетельство о допуске Алексея к каким-то материалам. В результате ничего нового гособвинители не представили, но продолжали с упорством идиотов доказывать, что раз эксперты находят в сведениях, передаваемых Алексеем, гостайну, значит, он нарушил закон.

— А как они объясняют, что в статьях, опубликованных в газетах и журналах, вдруг оказались секретные сведения? — не понимала я.

— Подобные вопросы они просто пропускают мимо ушей. Зато мы обнаружили, что большинство экспертов, которые решали, были ли сведения, сообщенные Летучим иностранцам, секретными, проводили экспертизы «вслепую», то есть следствие не предоставляло им для обозрения газетные статьи, из которых Летучий брал свои сведения.

— А как же тогда они проводили экспертизу?

— Они сверяли тему и обсуждаемые сведения с законом о гостайне и с теми открытыми источниками, на которые им указало следствие. Следствие же указывало те источники, которые считало нужным указать, и намеренно скрывало другие — то есть те статьи, из которых Летучий и получал данную конкретную информацию.

— Получается, что следствие специально дезинформировало экспертов, чтобы добиться нужной экспертизы? — не унималась я. — Значит, они фальсифицировали доказательства. Вы сможете это доказать!

— Попробуем, — кисло отвечала Анна.

Она не сомневалась, что доказательства вины Летучего были определенным образом сфальсифицированы. При этом совершенно не была уверена, что в этом удастся убедить присяжных.

Аня боялась, что большинство заседателей предвзято относятся к делу и все попытки адвокатов объяснить им тонкости следствия и противоречивость экспертиз заранее обречены на поражение. С некоторых пор у Ани появилось ощущение, что в принципе при заказном процессе адвокату практически невозможно убедить судью в своей правоте. Судья начинает рассматривать дело, заранее зная, каким будет приговор, и как бы специально отключает свою профессиональную совесть. Он просто имитирует правосудие, оправдываясь тем, что таковы правила игры.

Об этом Аня говорила с Борисом Емельяновым, у которого был опыт адвокатской работы еще в советское время.

Разговор происходил в ресторане за бутылкой хорошего французского вина после очередного судебного заседания, которое вымотало защитников Алексея Летучего.

— Следователи, прокуроры и судьи всегда объясняют беззакония, которые они творят, нехваткой кадров, — пыхтя трубкой и попивая вино, вещал Борис Евгеньевич.

Аня слушала, восхищаясь его умением ясно мыслить и четко свои мысли излагать.