Опыт борьбы с удушьем

Папа так и не отвел их с Таней посмотреть на дачу Сталина, у него не было времени. «БМВ» за ним больше не присылали, он добирался до работы два часа своим ходом. На новом месте ему нравилось, его любили, и в конце концов он опять стал главным инженером. Женя продолжала заниматься музыкой. Поначалу после переезда мама еще возила ее в музыкальную школу на Арбат, но это было тяжело, и Женя стала заниматься музыкой по соседству – в Доме культуры имени Горбунова.

2

Женя заканчивала восьмой класс, когда стало известно о новшествах в системе школьного образования. Вместо десяти классов им сделали одиннадцать и ввели обязательное профессиональное обучение. В их школе специальность для девочек была «продавец в обувном магазине».

– Почему так узко? В стране именно продавцов обуви не хватает? Больше обуви, что ли, стали производить и теперь ее некому продавать? – возмущался Семен Григорьевич.

– Хоть бы повар был – научилась бы готовить, а так что? – отвечала ему Елизавета Львовна.

В школе родителей успокаивали: «Рядом построили новый микрорайон, и там открыли обувной магазин, так что практические занятия будут проходить близко от дома».

Однажды Женя возвращалась с девчонками из кино, и они решили заглянуть в этот обувной магазин, проверить, что к чему. В окне она увидела отца. Он задумчиво стоял у прилавка и наблюдал за работой продавщиц. После посещения магазина Семен Григорьевич твердо решил перевести Женю в другую школу: его дочь не будет продавать обувь и нюхать чужие ноги.

Перевестись оказалось не просто, слишком много было желающих. Наконец, через знакомую, бывшую соседку по дому на Арбате, удалось пристроить Женю в школу на Кутузовском проспекте, с производственным уклоном «портной женского легкого платья». Профессиональной подготовке по швейному делу посвящались два полных учебных дня в неделю.

– Научишься шить, это хорошо, – сказала мама.

Но учиться шить Женя не захотела. Она не выносила уроки шитья и, по выражению учительницы, «успешно симулировала неспособность к швейному делу».

– А еще училка все время говорит «паруйтесь». Что значит паруйтесь? Мы что, в зоопарке и должны спариваться? Что хочешь делай, мама, но я на эти уроки ходить не буду.

Елизавета Львовна расстаралась и добыла для Жени справку об освобождении от профуклона. До окончания школы Женя эти два дня проводила дома.

Женя оставалась первой красавицей школы, пока к ним в десятом классе не перешла Катя Гордеева, дочь известной театральной актрисы, высокая, статная девушка с огромными серыми глазами. Они сразу подружились. Сидели за одной партой, болтали на переменах, вместе бегали в буфет, встречались после школы, ходили в кино, в театр. Катя проводила Женю за кулисы на спектакли матери.

Первый раз, увидев их обеих вместе у себя в гримерке, актриса рассмеялась.

– Вот злые люди говорят, что красивые женщины специально выбирают себе уродливых подруг, чтобы на их фоне казаться еще красивее. Глупость! Посмотрите на себя – обе красавицы, каждая по-своему. Катя – спокойная, величавая, блоковская Снежная маска:

Вот явилась. Заслонила
Всех нарядных, всех подруг,
И душа моя вступила
В предназначенный ей круг.

И ты, Женя, нервная, хрупкая, как Соломинка Мандельштама:

Соломка звонкая, соломинка сухая,
Всю смерть ты выпила и сделалась нежней,
Сломалась милая соломка неживая,
Не Саломея, нет, соломинка скорей.

Она декламировала стихи низким грудным голосом, приложив руку к сердцу, как будто перед ней был заполненный амфитеатр, а не две девчонки-школьницы. Жене не понравился «ее» стих: почему соломка неживая, какую смерть она выпила?

…Кате подбросили на стол письмо, очень нехорошее, со множеством гадостей в ее адрес. Когда Женя подошла к их парте, Катя, с горящими щеками, протянула ей исписанный лист бумаги.

– Это ты написала?

Женя взяла письмо в руки. Кто-то не поленился подделать ее почерк и даже вставить пару ее любимых выражений.

– Катя, бог с тобой. Это ерунда какая-то…

– Так это ты или нет? – повторила Гордеева.

– А ты как считаешь? – Женя вспыхнула до корней волос.

– Я не знаю, но почерк твой.

Больше они с Катей не общались. Гордеева пересела за другую парту, и на переменах беспрерывно смеялась с девчонками, как казалось Жене, ей назло.

– Я ведь вижу, что ты переживаешь, думаешь об этом, – сказала ей Елизавета Львовна. – Почему ты не хочешь объяснить Кате, что ты это письмо не писала, что это фальшивка?

– Раз она могла подумать, что я на такое способна, значит, такого она обо мне мнения и, по-моему, дружба здесь невозможна, – заявила Женя.

– Но она не может залезть в твою голову и узнать, что ты думаешь, пока ты этого не скажешь. Люди все устроены более или менее просто. Они хватаются за то, что на виду, за то, что более очевидно. Твой почерк – значит, ты написала.