Опыт конкретной философии

дьей, попирая тем самым один из существенных заветов Евангелия, то сам начинаю вести себя как фарисей, поскольку незаметно считаю себя «лучше думающим», свободным от тех досадных помех, которые, как я полагаю, стесняют движения других. Спустимся с пустынных высот абстракции на землю: мне совершенно ясно, что у многих левых като­ликов, не жалеющих сарказма по отношению к правым католикам и считающих их «благонамеренными» и «гробами побеленными»*, про­является определенный конформизм наоборот, рискующий очень бы­стро превратиться в просто конформизм. Обратимся к примеру граж­данской войны в Испании, которая вот уже два года сотрясает мир и сознание людей. По отношению к этим событиям столкнулись две про­тивоположные позиции: «мы, католики, за генерала Франко и всех тех, кто желает освободить Испанию от марксистского рабства» и «мы, католики, за тех, кто отказывается отдать страну во власть диктатуры, опирающейся на марокканских наемников и фашистские режимы». Мы никогда не признаем, что с католической или христианской точки зре­ния мирское дело имеет абсолютное значение, независимо от тех средств, которые используются для его обеспечения. Даже если по­добное разделение целей и средств как-то допустимо в политике — хотя и здесь оно глубоко ранит нашу совесть, — оно абсолютно проти­воречит сути христианства. Я осмеливаюсь утверждать, что когда по поводу испанских событий правые и левые католики вступают между собой в конфликт, то в действительности сталкиваются друг с другом два вида конформизма, каждый из которых подхватывает лозунги тех или других органов печати, изо дня в день формирующих и поддержи­вающих у своих читателей предвзятые взгляды. Но драма на Иберий­ском полуострове настолько сложна, что превосходит любые схемы, которые строят себе плохо информированные читатели, питаемые тен­денциозно подаваемыми новостями. Поэтому серьезным образом обо­снованная позиция, свободная от эмоций, здесь практически невоз­можна. Отсюда следует заключить, как бы парадоксально это ни казалось, что если католицизм есть прежде всего требование универ­сальности, то наш долг как католиков заключается в том, чтобы преж­де всего понять, что в данном случае бессмысленно требовать мыс­лить по-католически. Речь идет только о том, чтобы перед лицом проблем, мобилизующих в нас самое лучшее и самое худшее, с одной стороны, использовать в полную меру критический разум, дискреди­тированный в настоящее время во имя упрощенной и ошибочной кон­цепции интуиции, с другой — не отступать ни по отношению к одним, ни по отношению к другим от справедливости и милосердия, вне ко­торых нельзя избежать идеологически оправдываемого насилия.

Я знаю по опыту, что подобная позиция неблагодарна и противо­речит склонностям человеческой природы. Более того, для католика более, чем для кого-либо другого, по-видимому, непреодолимо иску­шение систематизировать свои убеждения в стройное и по видимости непротиворечивое целое. И объясняется это двумя причинами. С од­

145

ной стороны, это способ придать основательность самим по себе сла­бым позициям. С другой — потребность систематизации отвечает стремлению противопоставить противнику единство взглядов, кото­рое, как считают, способно его обескуражить. И естественно поэтому, что конформизм во всех сферах представляется как простое и чистое продолжение ортодоксии. Но это лишь простая оптическая иллюзия, последствия которой могут быть пагубными. Возникает контамина­ция, в силу которой сама ортодоксия рассматривается как религиоз­ный конформизм, становясь объектом всевозможных нападок, обру­шивающихся на подчинение лозунгу вообще, каким бы он ни был. Легко показать, что это правомерно для всех сфер, в том числе и для науки. Когда говорят, что католик именно как католик должен выступать про­тив закона эволюции или концепций Эйнштейна, то забывают при этом об абсолютной несоизмеримости между сферой трансцендентного, к которой он имеет отношение в качестве верующего, и той самостоя­тельной, хотя и ограниченной сферой, в пределах которой эволюцио­нирует позитивное знание. Нет ничего ошибочнее, чем идея непре­рывности, по праву и по факту, между инвариантами Веры и какой-либо по сути относительной и тем самым доступной пересмотру концепци­ей, воплощающей в данный момент позитивное знание. И, я добавлю, было бы крайне неосторожным пытаться использовать в апологети­ческих целях открытия физики и биологии, неправомерно экстрапо­лируя их результаты и рассматривая их в отрыве от их контекста.

Но не создается ли этим самым разрыв между миром Веры, с од­ной стороны, и мыслью и даже жизнью — с другой? Именно здесь я считаю необходимым развеять все двусмысленности.