Опыт науки изящного

§ 56. Почему в границах действительно совершившейся уже истории человеческого искусства, к которой и мы принадлежим с предшественниками, разности красоты, а также и уравнение оных суть только относительные, и тут очевидно, что если 1) на юге Европы преобладает духовная сторона, которая, подавляя чувственную загадочным значением мысли, превращает произведения искусства в формы, не имеющие существа, в туманные метеоры, не имеющие состава; если 2) на скандинавском севере ее чувственная или материальная, грубая (масса господствует над идеей и дает произведения жесткие, огромные, уродливые, в которых фантазия не успела еще преодолеть или как бы пресытить массу, то 3) на восточном ее краю – у греков находим ту и другую сторону в совершеннейшей и, следственно, для нас образцовой отделке. Ибо искусственные их изделия выходят, как кажется, вдруг, но выходят не из рук художника, о котором бы они напоминали, а из рук самой природы в первобытной чистоте и ясности, соединяя с сим самоотвержением художника и тонкую значительность, которая живописует характер всякой вещи резкими чертами, а появляющуюся страсть умеряет грацией, и ту пленительную, невинную простоту, вследствие которой они не говорят и не размышляют о себе, не указывают на что-либо внешнее, чуждое (хотя бы то было и благонравное), но ограничиваются только самими собой и находят свою цель и успокоение в совершенстве своих форм, будучи в самых крайних членах и очертаниях правильными и с законом созерцания сообразными.

§ 57. Каждый из сих относительных периодов должен иметь свой сомкнутый круг идеалов, определяемых как образом мыслей и чувствований целой нации, так и местными влияниями окружающей ее природы. Для греческого искусства сей круг идеалов есть Гомер и его «Илиада», для романтического – Данте и живописное его представление ада, чистилища и рая, для скандинавского – «Эдды».

О разностях прекрасного касательно населяемых им областей

§ 58. Если прекрасное до сих пор изменяемо было либо разным смешением составных его частей, либо разным характером исторической жизни человечества, то, бросив беглый взгляд на совокупность явлений, кои носят на себе печать чувственного совершенства, увидим оное, наконец, в новых ограничениях. Ибо одни из таких явлений происходят без участия человека, другие бытием своим одолжены творческой его деятельности, третьи принадлежат сколько ему, столько же и природе, – красоты естественные, искусственные и смешанные, или естественно-искусственные.

§ 59. Есть ли прекрасное в общей природе? Говорят, ее творения необходимы, а творения искусства свободны. Но когда художник предается влечению вдохновенной фантазии, тогда он добровольно и с сознанием подчиняет себя только высшей необходимости. В сем свободном сознании удостоверяет нас расположение изделия, соразмерное основной его идее, а в оном слепом побуждении – бесконечность гармонических отношений, какие оно вмещает в себе, не оказывая определенной цели или умысла в его составлении. Да и что такое гений художника, как не частица того великого, божественного духа, который все производит, все проникает и во всем действует по одинаковому закону, хотя в разных степенях силы и ясности?

§ 60. Правда, кто хочет находить красоты в общей природе, тот должен быть в состоянии обнимать целую картину, коей мы обыкновенно едва ли можем обозревать некоторые части. Но и поэмы Гомера и картины Рафаэля также являют их гений только в рассеянных чертах, в отрывках, которые многими степенями ниже их идеала и совсем не истощают богатого умственного их запаса. Относительно ко времени и месту, конечно, искусственные произведения имеют превосходство над естественными, но не большое. Развитие природы бесконечно; до нас еще много совершенного могло уже погибнуть или после нас может раскрыться из недр земли, тогда как художник творениями, стоящими ему нескольких минут, возбуждает наше удивление, но сие-то изменение, сия-то тленность и принадлежит к блистательнейшим преимуществам вечно обновляющейся природы. Да и кто захотел бы сосредоточить в одном пункте всю красоту сего божественного первообраза, который не вместим ни в каком отдельном явлении и, однако ж, мелькает в каждом, как вечное время в минуте, как тяжесть в пылинке?