Опыт науки изящного

§ 30. Такое преимущество даруется только немногим. Тем чаще встречаем у людей расположение находить удовольствие в рассматривании того, что нравится на взгляд, то есть встречаем чувство изящного, страждущую силу духа, которая только принимает впечатления, но не творит, которая роскошествует в смутных наслаждениях, не давая в них отчета, и которою, однако, поддерживается вкус в натуральном его направлении, так как дремлющий гений пробуждается к деятельности.

§ 31. Итак, все изящное познается и оценивается вкусом, производится гением, принимается чувством изящного и есть в первом случае дело знатока, во втором – виртуоза, в третьем – любителя или дилетанта.

Изящное, рассматриваемое в разнообразных его явлениях или в общих отношениях его к чувственному миру

§ 32. Вкус, гений и чувство изящного, низводя последнее из области идей в жизнь действительную, дают ему значение определенного идеала и в сем качестве подчиняют как формам, так и законам чувственности. Формы же всякого явления суть пространство (или место) и время, а законы – разнообразие, соразмерность и соединение в один состав. Посему где изящное приходит в явление или производится в действо, там интересная мысль является не только возможно ощутительною в пространстве и времени, но и в возможном многоразличии, в соответственности частей между собою и в необходимой связи целого. Сие являющееся изящное в сравнении с безусловною его идеей есть относительное и для различия от последней может приличнее носить на себе название прекрасного, содержась [1] к ней точно так, как цвета или краски содержатся к чистому, ясному, ничем не возмущаемому свету.

§ 33. Прекрасное, как m все являющееся, имеет свою противоположность в дурном, которое стесняет 1) либо самую уже идею, то есть задачу, либо 2) выражение, являя в сем случае монотонию, произвольную разнородность в частях в отсутствие органического единства, либо 3) посмеивается всем сим законам, а в творении рук человеческих еще и механизму особенных искусств.

§ 34. Ограничения сии весьма натуральны там, где обработаете неистощимой идеи вверяется конечным силам и где предметы эстетического удовольствия, движась между противоположенными крайностями изящного и дурного, необходимо принимают в том и другом участие. Но и в сей ограниченной области встречаем еще красоту, которая нравится не потому, что равномерно удовлетворяет все требования троякой природы, а потому, что недостатки одного рода закрывает совершенствами другого. Таким образом, если идеальная изящность в полной мере соответствует желаниям ума, воли и чувств, то она в явлении будет означать перевес одной какой-либо части над другою или относительное их равновесие.

§ 35. Красота – в явлении – изменяется 1) по различию составляющих ее частей и неровному их смешению, 2) по историческому различию гения народов, времен и лиц или по духу их образования и 3) по различию населяемых ею областей.

О разностях прекрасного касательно составных его частей

§ 36. Истинное, доброе и приятное, как составные части изящного, дают в явлении (§ 25) а) красоту умозрительную, где преимущественно удовлетворяются интересы разумения, отыскивающего первоначальную, божественную сущность вещей со стороны вечного, беспредельного их бытия; б) красоту нравственную, в коей преобладает интерес неограниченной деятельности свободных сил подвизающегося человечества; в) красоту чувственную, которая пленяет относительною гармонией между наружною удобообъятною формой и внутреннею значительностью существа. Первого рода красота есть высокая, второго – доблестная, третьего – игривая, или прелестная.

§ 37. Высокая, выспренняя красота, являя бессилие чувственного созерцания, являет могущество разума и, смиряя первое, восхищает последнее до идей бесконечного протяжения, бесконечной движущей силы и длительности, которые исполняют внезапного изумления и поражают одним видом неизмеримости предметов, представляющихся более в простом единообразии таинственной своей сущности, нежели в разновидной игре явлений.

§ 38. Если в кругу выспренней красоты встречаем, с одной стороны, чудесное, возносящее нас над скучным механизмом естественного устройства к сверхчувственному, безусловному порядку вещей, с другой – колоссальное, превосходящее обыкновенную их меру, и если торжественное их появление там и здесь пробуждает в душе великие надежды и располагает к благоговейным помыслам, то подобные виды высокого весьма натуральны там, где разум не дозволяет ограничивать себя в созерцании первоначальной полноты бытия и предчувствует близость божественного.

§ 39. Доблестная красота, являя не только бессилие и ограничения чувственной природы, но и действительные недостатки оной и страдания, дает в живой картине видеть не всецелость бытия, a нравственную силу души, спасающей самостоятельность своей свободы в борении геройских помыслов с искушениями и наветами физического могущества.