Бабушка однажды с досадой сказала, что ее сыну следовало бы еще в юности пойти в монахи. Может, и так, однако Кире казалось, что ощущение истовости – или неистовости, что в общем одно и то же, – является по отношению к папе обманчивым. Просто внешность у него такая, вот и все, а никакой идеи, хотя бы отдаленно равной аввакумовской, нет и помину.
– Я уже уезжаю, – поспешно сказал папа. – Здравствуй, милая.
– Да можешь не спешить, – пожала плечами Кира. – Ты мне не мешаешь.
Она не кривила душой: папино появление не уязвляло ее, несмотря на весь его истерически обставленный уход из дому.
Он взял у нее сумку.
– Не разлей, – сказала Кира. – Там простокваша мечниковская.
Мечниковская, то есть заквашенная особой закваской, простокваша всегда продавалась на платформе Кофельцы. И все дачные, даже если прибывали из Москвы не на электричке, а на машине, обязательно заезжали за ней туда.
Киру, Любу и Сашку в детстве отряжали за мечниковской простоквашей рано по утрам, а Царя отправляли с ними, чтобы он охранял девчонок от опасных незнакомцев, легенды о которых каждое лето начинали гулять по Кофельцам.
– О, мечниковская! – обрадовался папа. – Я налью?
– Налей.
Он унес сумку в дом. Кира села на балконные ступеньки. Ей никуда не хотелось идти и ничего не хотелось устраивать. Даже простоквашу наливать.
Папа вернулся с двумя полными гранеными стаканами, протянул один из них Кире и сказал:
– Твоя бабушка когда-то говорила: «В приличном доме гостю можно подать в граненом стакане разве что простоквашу». Вот, держи. Хотя наш дом после ее смерти трудно назвать приличным, – невесело усмехнулся он.
– Я из Вены бокалы привезла, – зачем-то вспомнила Кира. – Как мыльные пузыри.
– Не сердись на меня. – Папа сел рядом с ней на ступеньку. – Если можешь.
Он понял, о чем она говорит, хотя сказала она только о бокалах.
– Не сержусь, – кивнула она. – Вернее, не удивляюсь. Не ты первый, не ты последний. Так со многими бывает в твоем возрасте.
– В моем возрасте… – В его голосе прозвучала горечь. – Да, фермент молодости уходит из организма. И обнаруживается, насколько люди неустойчивы сами по себе, без него.
Кира посмотрела на него с удивлением. Интерес пробудился в ее разуме от папиных слов.
– Ты о чем? – спросила она.
– О том, что у большинства людей отсутствует способность к самостоянию. И я не оказался исключением. Годам так к сорока пяти вдруг выясняется, что почти всем нам требуется какая-то специальная опора. И почему-то в большинстве случаев – исключительно примитивная. Что-нибудь вроде оголтелого секса. Или нечто вообще бредовое. Ты дядю Лешу Черевичкина помнишь?
– Да.
Дядя Леша Черевичкин работал вместе с папой в Институте мировой литературы. Человек он был блестящий, но сильно пьющий. Впрочем, в семидесятые годы, когда дяди-Лешин блеск в полной мере проявился, пили все, от профессоров до сантехников, пили после работы на рабочем месте и после первомайской демонстрации на лавочке сквера, и пили всегда по-черному, назло жизни, до самозабвенья. Кира этого, конечно, не помнила, потому что ей тогда лет пять всего было, но она верила бабушкиным впечатлениям.
После перестройки дядя Леша из ИМЛИ ушел и стал то ли дворником, то ли кочегаром.
– Он теперь сторожем работает на Большой Бронной в синагоге, – сказал папа.
– Востоковед! – усмехнулась Кира.
– Между прочим, не худшее применение полученных знаний, – заметил папа. – Его там по крайней мере ценят. В отличие от ИМЛИ. Так вот, он стремился к тому, чтобы достичь просветления. И наконец понял, как это сделать.
– И как же? – с интересом спросила Кира.
Папа отхлебнул простоквашу.
– Говорит, надо много раз подряд повторять набор неких бессмысленных словосочетаний. Лешка с этой целью использует слова еврейских молитв.
– Ох, папа! – вздохнула Кира. – Ты прямо с завистью об этом говоришь. Восхищаешься просветлением, достигнутым по сокращенной программе?
– Да не то чтобы. – Он пожал плечами. – Но в какой-то мере – да, восхищаюсь. Я-то опору нашел куда более незамысловатую. Водка и молодая женщина – этого мне оказалось достаточно для восполнения исчезнувшего фермента.
– Чем тебя эта твоя молодая женщина так уж привлекла? – поморщилась Кира. – В рот тебе смотрит, каждое слово ловит? Ну так и мама смотрела и ловила. И выглядит, между прочим, мама вполне молодо. Если б нервы себе поменьше надрывала, то вообще девочка была бы.
– Мама… – Папа покачал головой и отпил еще простокваши. – Мы с твоей мамой типичный пример того, как неправильная женитьба может не просто отравить людям жизнь, но совершенно ее уничтожить.
– Что уж такого неправильного в вашей женитьбе?