Кира даже спать легла пораньше в надежде на то, что утро вечера мудренее. Но надежда что-то не оправдывалась. Утро-то утро, но его ведь еще дождаться надо. А как его дождешься, если сон к тебе не идет и мысли в голове гудят только унылые?
Она еще в детстве поняла, что подсчет слонов или овец заснуть ей не помогает. Слишком цветистое у нее было воображение, чтобы его могли пересилить однообразные животные. Но в детстве же Кира и отыскала подходящий лично для себя способ: сильнее ее воображения были только воспоминания, и, погружаясь в них, она постепенно успокаивалась и засыпала.
Не сказать чтобы ее жизнь была полна каких-то необыкновенных событий, но воспоминаний за тридцать два ее года скопилось много, и что с того, если кому-то постороннему они показались бы незначительными? Они для посторонних и не предназначены.
Кира лежала без сна, смотрела в давно не беленный потолок и ждала, которое из воспоминаний поможет ей уснуть.
Но не помогало ни одно. Однообразны они были почему-то. Как овцы.
То какой-то беленький платочек ей виделся – она хотела завязать его у себя на голове так, как Люба умела завязывать. Но у Любы это получалось легко, а у нее вообще никак не получалось.
То вспоминался большой мяч под названием «фитбол», на котором надо сидеть и держать равновесие, – упражнение такое в фитнес-клубе. Но что ей сейчас до этого мяча, зачем он покатился по ее памяти?
Или представилось вдруг, как она едет куда-то с бабушкой на трамвае. Почему на трамвае, а не на метро или на такси, которое бабушка считала наиболее удобным видом транспорта, – непонятно. Наверное, Кира была совсем маленькая, раз не помнит, что это была за поездка, куда и зачем. Да, точно, ей было два года, бабушка потом рассказывала… рассказывала…
Это слово вдруг задержало ее мысли, чем-то привлекло внимание. Да, вот что бабушка рассказывала! Ее рассказ Кира вспомнила в подробностях. В Кофельцах это было, осенью. Кажется, в ноябре, как сейчас, потому и вспомнилось, по обыкновенной погодной ассоциации. Погода тогда стояла такая же промозглая, и на дачах никого уже не осталось. Кира и бабушка приехали вдвоем.
Был вечер, тоже как сейчас, Кира уже легла, и бабушка читала ей на ночь. Это был единственное домашнее развлечение, которое она считала возможным доставлять ребенку. Все другие развлечения, по ее мнению, ребенок должен устраивать для себя самостоятельно, незачем взрослым превращаться в массовиков-затейников. Но читала она Кире долго, когда та уже и сама давным-давно читать умела.
– Все, – сказала бабушка и закрыла книжку.
– А дальше! – воскликнула Кира.
Как это все, когда непонятно, что будет со львенком Кинули?!
– Дальше – завтра и сама.
– Ну ба-а!.. – заныла Кира. – Почему завтра?
– Потому что я тоже хочу почитать на ночь. И меня интересует что-то помимо историй из жизни зоопарка, которые интересуют тебя. Так что на сегодня чтение окончено. Воспринимай это как неизбежность.
– Я не люблю неизбежность, – сердито буркнула Кира.
– Но, между прочим, умеешь с ней примиряться, – заметила бабушка.
– Когда это я с ней примирялась? – удивилась Кира.
– По-моему, всегда. Помнишь, как ты из трамвая выходить не хотела?
Кира этого совсем не помнила.
– Тебе было два года, и мы с тобой ехали в трамвае. Тебе, разумеется, это нравилось – большинству детей по непонятной мне причине нравится общественный транспорт. Во всяком случае, выходить ты отказалась категорически – рыдала, кричала, я тебя еле вывела. Но как только дверь закрылась и трамвай уехал, ты замолчала мгновенно.
– Это ничего не значит! – фыркнула Кира. – Просто глупый случай, и все.
Ей было неприятно узнать, что она орала и рыдала у всех на глазах.
– Случай не глупый, а показательный. Ты хоть и была младенцем, но сразу сообразила: все, трамвай ушел, уже ничего не изменишь, значит, надо жить свою новую жизнь. Я тогда еще подумала: можно вообразить, что девочка прибыла из английской закрытой школы – именно там внушают эту мысль.
Сейчас воспоминание о том разговоре оказало на Киру не успокоительное, а, наоборот, бодрящее воздействие.
Она встала с дивана, подошла к окну, взглянула, как посверкивает фонарями и витринами бессонный перекресток Малой Бронной и Спиридоньевского.
«Уже ничего не изменишь, – проговорила она про себя. – Я проверила все возможности – никому этот Тихон не нужен. Он останется со мной. Будет какая-то новая жизнь. Надо ее жить».
Малая Бронная улица посверкивала внизу так, словно она-то и была этой чертой между Кириной прежней и новой жизнью. Вечно ей приходят в голову несуразные сравнения! Улица-то при чем?
Она поскорее забралась под одеяло, закрыла глаза и уснула мгновенно. Как будто закрылась перед ней трамвайная дверь, и она приняла это как данность.
Глава 15
– Не проснулся еще? – спросила Кира.
Она задала этот вопрос с некоторой опаской: ей казалось, что как только Тихон проснется, так сразу начнет возмущаться ее приездом. Он жил в Кофельцах с Норой уже почти неделю, а она приехала только что – дала ему время освоиться. Царь тоже обещал прибыть сегодня, но здесь он или нет, Кира еще не выяснила.