Эти и многие другие подобные положения, которые ни в коей мере не являются мерилами истины и лжи, большинство людей делает своими образцами, приучая свой разум судить на их основании. Не удивительно поэтому, что, привыкши определять истину или ложь с помощью таких неправильных мерил, они принимают заблуждение за достоверность и весьма категоричны в вещах, для суждения о которых у них нет никакого основания.
Всякий, кто претендует на обладание хотя бы крупицей разума, должен будет при проверке любой из этих ложных максим признать их несостоятельность. Да он бы и не принял их, если бы они были высказаны людьми, с которыми он расходится в образе мыслей. И тем не менее вы можете увидеть, что, даже убедившись в их несостоятельности, ими продолжают пользоваться и при ближайшем же случае снова строят свои рассуждения на тех же основаниях. Разве не возникает при этом мысль, что люди, которые руководствуются такими неправильными мерилами даже после того, как они убедились, что на них нельзя положиться, добровольно обманывают самих себя и вводят в за-блуждение свой собственный разум? Однако эти люди не так уж заслуживают порицания, как можно подумать с первого взгляда, ибо я думаю, что весьма многие рассуждают подобным образом вполне искренне и вовсе не с целью обманывать себя и других. Они убеждены в том, что говорят; они думают, что их мнение содержит истину, хотя в другом подобном же случае они убедились в обратном. Но люди были бы сами себе противны и их презирали бы другие, если бы они принимали мнения без всякого основания и держались таких мнений, в пользу которых они не могли бы привести никаких доводов. Наш ум должен иметь какое-либо основание - правильное или ложное, твердое или зыбкое, чтобы на него опираться; и, как я уже заметил в другом месте 15, он принимает какое-либо положение только после того, как тут же как можно скорее подыщет гипотезу, на которой можно было бы его обосновать: до тех пор он остается беспокойным и неуверенным. Так наши свойства располагают нас к тому, чтобы правильно пользоваться нашим разумом, если бы мы только хотели следовать склонностям нашей природы должным образом.
В некоторых важных вопросах, особенно религиозных, не позволительно всегда колебаться и сомневаться; люди должны принять и исповедовать те или другие догматы. И было бы постыдно, и, более того, было бы противоречием (слишком тягостным, чтобы чья-либо душа могла постоянно нести его бремя), если бы человек, искренне заявляющий о своей убежденности в истинности какой-либо религии, в то же время не умел бы привести никакого довода в пользу своей веры или высказать что-либо в доказательство преимущества данного мнения перед любым другим. Поэтому люди должны пользоваться теми или иными принципами; а такими принципами могут быть лишь те, которые они имеют и с которыми они умеют обращаться. Утверждать же, что у них нет искреннего убеждения в этих принципах, что они не опираются на принципы, которыми пользуются, значило бы вступать в противоречие с опытом и утверждать, что люди не заблуждаются, в то время как мы сами на это жалуемся.
Если так, возразят мне, то почему же люди не пользуются надежными и неоспоримыми принципами вместо того, чтобы опираться на такие основания, которые могут обмануть их и которые очевидным образом служат для подтверждения заблуждения в такой же мере, как и истины? На это я отвечу, что причина, по которой люди не пользуются лучшими и более надежными принципами,заключается в том, что они не умеют ими пользоваться. Но это неумение проистекает не от недостатка природных способностей (ибо тех немногих людей, которые страдают этим дефектом, следует оправдать), а от недостаточного их употребления и упражнения. Немного найдется людей, которые с юности приучились к строгому рассуждению, к тому, чтобы через длинную цепь выводов прослеживать зависимость истины от ее отдаленнейших принципов и придерживаться этой связи. И в том, что человек, не приученный частой практикой к такому применению своего разума, оказывается неспособным обратить свой ум на это в зрелом возрасте, так же мало удивительного, как и в том, что человек, никогда в том не практиковавшийся, не может сразу начать гравировать или рисовать, плясать на канате или писать красивым почерком.