? Однако исследуем более трезво этот внутренний свет и чувство, на которых эти люди строят так много. Они говорят, что обладают ясным светом и видят, обладают пробужденным чувством и чувствуют. Они уверены, что невозможно оспаривать это у них: ведь когда человек говорит, что он видит или ощущает, никто не может этого отрицать. Но позвольте мне здесь спросить. Это зрение, представляет ли оно собой восприятие истинности положения, или оно есть восприятие того, что это есть божественное откровение? Это ощущение, есть ли оно восприятие наклонности или фантазии сделать что-нибудь или восприятие того, что этой наклонностью движет дух божий? Это два очень различных восприятия; мы должны тщательно различать их, если не хотим обманывать себя. Я могу воспринять истинность положения, но не воспринять того, что оно есть непосредственное откровение бога. Я могу воспринять истинность какого-нибудь положения Евклида без того, чтобы оно было откровением или воспринималось мной за таковое. Больше того, я могу воспринять, что я пришел к данному знанию не естественным путем, и, таким образом, сделать вывод, что оно получено путем откровения, не воспринимая того, что оно есть откровение бога, ибо существуют духи, способные без божественного указания возбудить во мне эти идеи и расположить их перед моим умом в таком порядке, что я смогу воспринять их связь. Таким образом, знание того, что данное положение вошло в мой ум неизвестным мне путем, не есть восприятие того, что оно от бога; а твердое убеждение в истинности положения тем более не есть восприятие того, что оно от бога или хотя бы истинно. И сколько бы ни называли это положение светом и плодом [внутреннего] зрения, я думаю, оно представляет собой самое большее — верование и уверенность, а положение, принимаемое за откровение, не таково, что твердо знают о его истинности, - оно только считается истинным. Там, где знают, что положение истинно, откровение не нужно; да и трудно постигнуть, каким образом возможно откровение для того, что человек уже знает. Если поэтому люди убеждены в истинности данного положения без [обоснования] этой истинности, то, как бы они это ни называли, это есть не зрение, а верование. Ибо это два совершенно различных пути, которыми истина входит в ум, - один не то, что другой. Если я что-нибудь вижу, то я знаю, что это так в силу очевидности самой вещи. Если я чему-нибудь верю, то я принимаю, что это так, на основании свидетельства других, но я должен знать, что это свидетельство было дано; иначе какое же есть у меня основание верить? Я должен видеть, что бог открывает мне это; иначе я ничего не вижу. Вопрос заключается здесь в следующем: каким образом я знаю, что это открыл мне бог, что данное впечатление произведено на мой ум его святым духом и что я поэтому обязан ему повиноваться? Если я этого не знаю, то, как бы ни была велика уверенность в этом, которой я одержим, она беспочвенна; и свет, о котором я утверждаю, есть лишь исступление. Является ли положение, которое принимается за откровение, само по себе очевидно истинным, или явно вероятным, или же недостоверным при естественных способах познания, - хорошо обоснованным и явно истинным должно быть именно положение, что это открыл бог и что то, что я принимаю за откровение, несомненно внесено в мой ум богом, а не есть намек какого-нибудь другого духа или плод моего собственного воображения. Если я не ошибаюсь, эти люди принимают это за истину на основании предположения, что это открыл бог. Но не должны ли они тогда изучить основания, на которых они принимают ее за божественное откровение? Иначе вся их уверенность есть одно лишь предположение, а свет, которым они так ослеплены, есть лишь ignis fatuus[393], заставляющий их вечно вращаться в таком кругу: это есть откровение, потому что они твердо верят в это; и они верят в это, потому что это есть откровение.