Вполне вероятно, что по причине многочисленных неудобств такой изолированной системы иногда даже ее приверженцы желали переменить ситуацию и оказаться под властью более энергичного народа. Это давало им возможность закрыть глаза на потери независимости за счет обретения новых преимуществ. В числе последних можно назвать увеличение материального достатка как следствие увеличения территории и населения. Изолированная община имеет небольшие возможности, две объединившиеся общины получают их больше. Снятие политических барьеров способствует установлению связей между соседними странами. При этом расширяется товарообмен, растут прибыли и возможности рынка, торговцы активно приветствуют такое положение вещей, между тем как люди более благородные и проницательные предвидят скопление всех человеческих пороков и появление всевозможных новых форм порабощения.
Но в древние времена завоеватели славян не доводили такое скопление до крайности. Их численность была невелика, у них были скудные интеллектуальные или материальные возможности, чтобы совершать такие крупные ошибки. И их подданные могли пользоваться расширением экономических отношений.
Кроме того, их жизнь в условиях ограниченной свободы была обеспечена лучше, тогда как изоляция постоянно грозила им внешней агрессией. Поэтому по многим причинам венды склонялись к тому, чтобы смириться с политическим подчинением, и не пытались освободиться от него. По мере того, как совместное проживание чужеземных господ и местных подданных приводило к неизбежным связям, происходило сближение умов. Отношения между ними теряли прежнюю суровость и остроту, защищенность ощущалась все больше, а давление все меньше. По правде говоря, завоеватели, жертвы такого поворота событий, постепенно превращались в славян и в свою очередь оказывались под чужим игом, которое они принимали с той же покорностью. Но в дело вступали те же причины и с неумолимостью маятника приводили к аналогичным следствиям, и вендские племена не сознавали и, даже будучи арианизированными, не могли осознать необходимость создать систему правления более сложную, чем община. Они не играли особой роли в античном мире, и, будучи самыми выродившимися из всех белых групп Европы, они были незаметны и в исторические времена: их массы постоянно находились под властью удачливых авантюристов. Одним словом, в результате большой пропорции желтой крови, обусловившей их пассивность, они, с моральной точки зрения, находились в менее выгодном положении, чем кельты, которые, по крайней мере, в череде долгих веков знали яркие моменты расцвета и славы.
Однако подчиненное положение славян в историческом контексте не отразилось на их характере. Обычно, когда один народ попадает в зависимость от другого, находятся люди, заявляющие, что первый уступает в храбрости второму. Когда одна нация или раса занята исключительно мирными трудами, а другая, воинственная, считает войну своим главным предназначением, те же самые люди утверждают, что первая — ленивая и трусливая, а вторая — мужественная. Но это поверхностные выводы — нелепые и не отвечающие действительности.
Французский крестьянин, питающий отвращение к военному делу и предпочитающий ходить за плугом, конечно, не отличается геройским характером, но, по сути, он храбрее, чем воинственный араб из Иордании. В случае необходимости он будет проявлять чудеса храбрости в защите своего очага, а второй всегда действует осторожно и отступает перед превосходящей силой, не испытывая при этом никакого стыда и повторяя любимую присказку азиатского воина: «Сражаться — это не значит дать себя убить». Хотя при этом война — его профессия, потому что, по его мнению, это единственное занятие, достойное мужчины, что, впрочем, не мешает ему веками находиться под чужим игом.
Все народы храбрые в том смысле, что все они в равной мере способны противостоять трудностям и несчастьям и не жалеть жизни, чтобы защитить себя. Такая храбрость есть в любом народе, и не стоит считать ее признаком национальной энергии и тем более принимать ее за саму энергию. Кроме того, храбрость не является следствием энергии народа. Если все народы отличаются храбростью, то не все имеют сильную энергию, кроме белой расы. Только у нее можно встретить твердость воли, основанную на здравости суждений. Энергичная натура стремится к цели, потому что четко понимает свою выгоду или необходимость. В мирных делах это качество выражается в такой же степени, как и в делах ратных. Если белые расы, в чем нет никаких сомнений, более мужественные, чем остальные, то они проявляют такие же качества и в труде, и в искусстве, и в науке. Их мужество не связано с возбуждением нервной системы, как это имеет место у других народов, которые не имели или утратили это качество.