Опыт о неравенстве человеческих рас

Потом теплый воздух подул с юга, из страны огня, и растопил лед; капли воды ожили, и появился великан Имир, олицетворение живой природы. Он задремал, и из его левой открытой ладони и его ног, оплодотворивших друг друга, вышла раса гигантов.

Тем временем лед продолжал таять, и от этого появилась корова Аудхумба. Это символ органической силы, которая привела в движение все сущее. В этот момент из капель воды вышло существо по имени Бури, которое породило сына, Борра, и тот, соединившись с дочерью одного из гигантов, стал отцом трех первых богов, самых древних и почитаемых— Один, Вили и Вэ [360]. Эта троица, появившаяся, когда великие космические деяния уже совершились, довершила организационную работу — в этом состояла ее задача. Она упорядочила мир, и из двух деревьев, лежавших на берегу моря, первые боги сделали первых людей. Дуб стал мужчиной, ива — женщиной [361].

Это всего лишь арийский натурализм, видоизмененный идеями, которые родились на далеком Севере [362]. Живая мыслящая материя, олицетворяемая коровой Аудхумбой из азиатского мифа, царила над тремя великими богами. Они родились после нее, поэтому не обладали ее бессмертием. Они должны погибнуть от руки гигантов, т. е. органических сил природы, и организованный таким образом мир, их детище, должен исчезнуть вместе с ними, вместе с людьми, сотворенными ими, чтобы уступить место новым организаторам, новому порядку вещей, новым поколениям смертных. Подчеркиваю еще раз: суть всех этих понятий была известна древним индусам.

От преходящих божеств, как бы велики они ни были, недолгий путь к человеку. И ариец–германец всегда ставил себя на одну ступень с ними. Его почитание предков было неразрывно связано с поклонением высшим существам. Ему нравилось думать, что он происходит от кого‑то более великого, нежели он сам; как эллинские расы вели свою родословную от Юпитера, Нептуна, так же скандинав гордился своей генеалогией до самого Одина или до других божеств, которых естественный символизм в изобилии создавал вокруг первородной троицы [363].

Антропоморфизм был совершенно чужд этим врожденным понятиям, он ассоциировался с ними гораздо позже под неизбежным влиянием этнического смешения. Пока сын роксоланов оставался чистым по крови, он предпочитал видеть в богах только свое воображение и не придавал им осязаемые формы. Для него боги парили среди облаков, окрашенных заходящим солнцем. Об их присутствии говорил шум лесов [364]. Он находил и почитал их эманацию в некоторых ценных для него вещах. Квады давали клятву на мечах, до них то же самое делали фракийцы. Лангобарды поклонялись золотому змею, саксоны — мистическому существу, состоявшему из льва, дракона и орла, похожие традиции были у франков.

Но позже союзы с европейскими метисами привели их к материальному пантеону славян и кельтов, который они приняли если не целиком, то хотя бы частично. Так они стали идолопоклонниками. У суэвов им понравился жестокий культ богини Нерфус, и у них вошло в обычай один раз в год провозить ее статую по всем улицам в колеснице [365]. Кабан Фрейн, излюбленный символ галлов, был принят большинством германских народов, которые водрузили его на свои шлемы и крыши своих замков. Когда‑то, в чисто арийские времена, германцы не знали храмов, теперь они их строили и заполняли чудовищными идолами [366]. Как и древним кимрийцам, им тоже захотелось угодить инстинктам низших рас, среди которых они поселились [367].

То же самое произошло с культовыми формами. Первоначально ариец–германец был сам себе жрецом, и долгое время после установления национального института священников каждый воин хранил в своем доме символ жреческого культа, который считался недвижимой собственностью и в случае продажи жилища переходил к новому владельцу [368]. Когда положение изменилось, германский священник стал вести службу для всего племени. Но он никогда не был тем, чем в доведические времена являлся у арийцев–индусов пурохита. У германцев не было жреческой касты наподобие брахманской или строгого порядка, как у друидов; германский священник был абсолютно исключен из ратных дел, и ему не оставили ни малейшей возможности управлять общественной жизнью. Тем не менее, в силу глубокой мудрости, как только арийцы признали публичных священников, они доверили им важнейшие гражданские функции, например, поддержание порядка на собраниях и исполнение приговоров. Отсюда человеческие жертвоприношения у этих народов.

После вынесения приговора осужденного исключали из общества и передавали священнику, т. е. богу. И освященная рука наносила ему последний удар, изливая на него гнев небесный. Его казнили не столько за то, что он погрешил против людей, сколько за то, что он оскорбил высшего блюстителя закона. В такой форме возмездие было не столь позорно для достоинства арийца, и надо признать, это было гуманнее, чем просто обезглавить человека за то, что он перерезал горло другому [369].