Опыт о неравенстве человеческих рас

Все народы по мере возможности освобождаются от своих самобытных элементов и сближаются. Старый испанский язык непонятен для француза или итальянца, нынешний испанский почти не представляет лексикологических трудностей для них. Язык Петрарки и Данте оставил диалектам нероманские слова и формы и на первый взгляд стал абсолютно понятен нам. Мы когда‑то были богаты тевтонскими словами, но мы забыли их, и если принимаем какие‑то английские выражения, то лишь потому, что они принадлежат к кельтской группе или заимствованы у нас. У наших соседей по ту сторону Ла–Манша быстро идет процесс изгнания англосаксонских элементов: с каждым днем они, один за другим, исчезают из словаря. Но любопытнее всего обновление происходит в Германии.

Подобно тому, что мы видим в Италии, языки, содержащие в себе больше германских элементов, например, фризский и бернский, объявлены непонятными для большинства населения. Большая часть провинциальных языков, богатых кимрийскими элементами, сближается с общеупотребительным языком. А последний, известный как современный верхне–германский, имеет мало лексикологического сходства с готским или древними северными языками и проявляет все больше родства с кельтским; кроме того, в нем есть славянские следы. Но особенно он тяготеет к кельтскому, а поскольку ему нелегко найти первородные остатки в современном языке, он с трудом сближается с французским.

До сих пор я употреблял термин «романский мир» в смысле состояния, к которому возвращается население западной Европы. Однако, чтобы быть точным, надо добавить, что нельзя понимать под этим выражением ситуацию, абсолютно идентичную той, что имела место в древнеримском мире вообще безотносительно к конкретной эпохе. В этом последнем смысле я пользовался словами «семитский» или «эллинистический», не подразумевая этническое смешение наподобие того, что имело место в ассирийском мире и на сирийско–македонских просторах. Не следует также забывать, что новый романский мир отличается своими собственными этническими нюансами и, следовательно, создает возможности, ранее неизвестные.

Основа та же самая, хаос еще больший, усиливается ассимиляция всех отдельных способностей и возможностей — вот что общего между этими ситуациями и что каждодневно приближает наши страны к имперской модели. Но разница заключается в том, что в кипящем котле нашей крови все еще остаются многие германские элементы, количество и сила которых зависят от географического положения: на юге их меньше, на севере, скажем, в Швеции, они сильнее, поэтому замедляют процесс упадка.

Этот процесс, идущий с юга на север уже два столетия, довел массы италийского полуострова до состояния, близкого к тому, в котором находились их предшественники в III в. н. э. Почти то же наблюдается в верхней части страны, за исключением некоторых районов Пьемонта. Испания, более насыщенная семитскими элементами, обладает относительным единством, что делает этнический хаос менее заметным, но не может обеспечить превосходство «мужских» или утилитарных качеств. Наши южные французские провинции не существуют; те, что в центре и на востоке, вместе с юго–западной частью Швейцарии, находятся под влиянием Юга и Севера. Австрийская монархия держится изо всех сил за счет преобладания тевтонских элементов над славянским населением. Греция и европейская часть Турции, слабые по сравнению с западной Европой, существуют за счет германского элемента, который проник туда в средние века. То же самое можно сказать о малых государствах по течению Дуная с той разницей, что там осталась небольшая арийская примесь, хотя этнический беспорядок переживает у них самый болезненный период. Российская империя, переходная территория между желтыми расами, семитизированными и романизированными народами Юга и Германии, испытывает недостаток в однородности; она получила малую дозу благородного элемента и может подняться только благодаря притоку эллинов, итальянцев, французов и немцев. Но пока эти элементы не выходят за пределы самого верхнего слоя населения.

Пруссия в пределах своей нынешней территории имеет больше германского, чем Австрия, но что касается основы, она уступает последней, где чашу весов перевешивает сильно арианизированная группа мадьяр — не в смысле цивилизованности, а в смысле жизнестойкости, о которой, кстати, и идет в основном речь в этой книге.

Одним словом, все значительные жизненные силы сегодня сконцентрированы и ведут неравную и безнадежную борьбу с романской совокупностью на большой территории: эта широкая полоса идет от Торнео, включая Данию и Ганновер, далее вниз по течению Рейна, захватывая Эльзас и верхнюю Лотарингию, сужаясь по течению Сены до устья, продолжается до Великобритании и западной части Исландии [420].