Опыт познания природы jukebox

Помимо любопытства: увидеть вариации таких похожих друг на друга маленьких городов, его подстегивало желание найти именно в Сории jukebox, первоначально опять как бы по обязанности, а позднее все больше потому, что сейчас для него было самое подходящее время: зима, работа, вечера после утомительного пути под проливным дождем. Однажды довольно далеко за городом на дороге для гужевого транспорта в сторону Вальядолида он услышал доносившиеся из придорожного бара типичные басовые звуки, которые могли исходить только из флиппера с набором «ужасов»; в баре при бензоколонке он увидел надпись ВУРЛИТЦЕР — на автомате для сигарет; в ветхом рухнувшем здании в casco[22] Сории — кругом только груды мусора, — он обнаружил в бывшем баре, выложенном по-андалусски кафелем, табло древнего-предревнего автомата марки «Marconi», предшественника jukebox, служившее обыкновенным настенным украшением; единственный раз, когда ему удалось увидеть в Сории предмет своих вожделений, это было в кино «Рекс», в каком-то английском фильме, действие которого разворачивалось в начале 60-х годов — вот там он и стоял, в задней комнатке, ради того момента, когда герой фильма по дороге в уборную пройдет мимо него. Единственным jukebox в Испании, так сказать, живьем остался для него тот, что он увидел в Линаресе, в Андалусии. И тогда, той весной, ему тоже было крайне необходимо найти jukebox: работа и шумное веселье Пасхальной недели. Тот музыкальный автомат, на который он случайно наткнулся перед самым своим отъездом, давно отказавшись от поисков оного, радостно приветствовал его в подвальчике на одной из боковых улочек. Все заведение было размером с каморку для хранения разного барахла — без окон, только дверь. Открывалось оно по воле хозяина и то только по вечерам, при этом вывеска оставалась неосвещенной — надо было подергать дверь, чтобы понять, не открыто ли сейчас случайно. Владелец — старый человек, включавший верхний свет, только если появлялся посетитель — все время находился с музыкальным автоматом наедине. А у того была такая особенность, что все ячейки для названий были пустыми, как если бы на табличке со звонками внизу многоквартирного дома не было фамилий; казалось, автомат не функционировал, как и само заведение, — только комбинации из букв и цифр в самом начале пустых полосок. Зато стены повсюду вкривь и вкось, до самого потолка, были увешаны обложками от пластинок, а на них вручную помечены коды названий, и таким путем, включив автомат, можно было услышать по желанию выбранную пластинку — чрево как бы выпотрошенного автомата оказалось набитым битком. И как только внутри стального ящика раздалось монотонное ворчание, так сразу стало казаться, что здесь очень много места, и в заброшенном подземелье разлилось вокруг столько покоя — среди всей испанской и своей собственной суеты. Это было на calle[23] Сервантеса в Линаресе, напротив закрытого кинотеатра с обрывками анонса «Estreno», что значит премьера, с ворохом разлохмаченных старых газет и крысами в зарешеченном фойе, в то время, когда за городом цвели сухие полевые ромашки с жесткими головками, больше тридцати лет после того, как на арене Линареса был убит быком Мануэль Родригес, более известный как Манолете. Несколько шагов вниз от кафе, носившего название «El Escudo» — герб, — разместился в Линаресе китайский ресторан, для чужестранца иногда такой же приют тишины и покоя, как и jukebox. И в Сории тоже представилась возможность встретить такой же китайский ресторанчик, совершенно неожиданно: тот словно прятался от чужих глаз и казался закрытым, но дверь поддалась, и как только он вошел, тут же зажглись большие бумажные фонарики. В тот вечер он был единственным посетителем. Он никогда еще не видел в этом городе азиатскую семью, обедавшую за длинным столом в углу и потом бесшумно исчезнувшую на кухне. Осталась только девушка, она молча обслуживала его. На стенах — изображения Великой Китайской стены, давшей название заведению. Странно, но из пиалы с темным супом при погружении в него фарфоровой ложки выглядывали светлые головки цветков сои, здесь, на кастильском плато, они смотрелись как картинки мультфильма, а за окном в ночной буре хлестали в это время по стеклу голые ветки тополя. Молоденькая девушка, освободившись, стала за соседним столиком выводить тушью в тетрадке китайские иероглифы, прижимая их плотно-плотно друг к другу, причем так ровненько и с такой аккуратностью, чего никак нельзя было сказать про его почерк на протяжении всех этих недель (и не только порывы ветра, дождь или сумерки, когда он работал на природе, были тому причиной), и глядя сейчас на нее, ту, которая здесь, в этой местности, в Испании, была несравнимо более чужой, чем он, он с удивлением вдруг почувствовал, что вот теперь, вот только сейчас он действительно оторвался от тех мест, откуда был родом.