Опыты бесприютного неба

Тогда в Шульге еще бытовал некий страх, принимаемый им за остатки совести, поэтому он не кинулся бежать, а решил спасти склад и стал тушить пожар как мог: принялся закидывать пламя снегом.

На место прибежали лыжники. Самоотверженный Шульга остервенело кидал снег в огонь и от дикого страха намочил штаны. Однако, когда пламя было потушено, к Шульге подошел пожилой усатый тренер секции и пожал ему руку.

Через пару дней к нам на урок пришел этот усач и от имени всей секции, между прочим, воспитавшей еще в СССР пару чемпионов, поблагодарил Шульгу. Этому козлу вручили грамоту и два тома допотопного издания «Бравого солдата Швейка». «За отважное тушение пожара», – красовалось рукописными буквами на спортивной грамоте, отпечатанной еще, наверное, при Сталине. Тут Шульга чуть не обоссался во второй раз, но уже от смеха. Все руководство школы было уверено, что под их крылом вырос достойный член общества, настоящий герой, который в отличие от нас, обывателей, всегда найдет место для подвига даже в обычной жизни.

Но Шульге такой расклад не понравился. Смеялся он примерно день, а на следующее утро вдруг понял, что его надули. Он, значит, отважно тушил пожар, а они ему всучили занюханную грамоту и рыхлые книги про какого-то дебильного Швейка. Уже вечером он ошивался возле полусгоревшего склада с явно недобрыми намерениями. На самом деле всем было по хер на содержимое сарайки – там хранили отжившие свое лыжи, амуницию, крысиные яды, ненужные книги, которые надо было снести в макулатуру (оттуда-то Швейка и достали). Так как о сохранности барахла не сильно беспокоились, стену просто для виду прикрыли какими-то досками.

Весь этот мусор никому не был нужен, а вот герой, видимо, очень – поэтому Шульгин и был представлен к награде. Только ему всего этого было мало! Если есть на свете герой, недовольный своей наградой, то это он – Шульга.

Аккуратно отодвинув доски, мой приятель стаскал все содержимое склада к бате в гараж. На следующей неделе началось то, что можно было бы назвать «гаражная распродажа». Лыжи Шульга впарил толкинистам: из них получались идеальные мечи, прям как у эльфов. Местные скейтеры выкупили у него амуницию – в основном защиту и налокотники. Крысиные яды забрал худой господин в потертом пиджаке. Оставались только книги. Они были вообще никому не нужны. Даже макулатуру у нас в городе нигде уже лет десять не принимали.

– Забирай за двести все. На следующей неделе дороже будет! – предлагал он мне каждый день. Шульга крепко садился на ухо, потому что в его окружении люди не читали книжек вообще – рынка сбыта не было.

Целый месяц, каждый день я слышал одно и то же. Но запрашиваемая сумма, вопреки предостережениям, снижалась.

– Отдам за сто двадцать. Не жмись, у тебя недавно днюха была, тебе бабла подарили. Другой вон уже предлагает две сотки. Решайся.

Я спокойно пожимал плечами. Я ждал. Я знал, что это верная стратегия, – его батя должен был вернуться с вахты совсем скоро. И если бы он увидел книги, то начались бы лишние и ненужные вопросы.

В общем, через месяц он сдался.

– Давай перетащим их к тебе. Заплачу. Выручай.

Куча книг переехала ко мне домой. Я долго не упускал возможности подкузьмить Шульгу.

– Меня заела совесть, – сказал я ему серьезно через пару месяцев, – завтра сдаю книги котам. Не могу больше жить с мыслью, что держу дома ворованное.

Он бледнел, потом краснел и что-то мямлил, щупая пальцами воздух. Срабатывало пару раз, потом мне это надоело.

– Они приходили вчера, я ничего им не сказал, – процедил я ему как-то в телефонную трубку.

Он звонил поинтересоваться, почему меня не было в школе. На самом деле я просто приболел.

– Пойдем на улицу, все расскажешь, – отвечал он сдавленным голосом. В этот момент я прям слышал, как его язык прилип к мгновенно пересохшему небу.

– Не могу, я под подпиской о невыезде, – отвечал я как можно тише.

– Они что-нибудь нашли? – выдавливал Шульга обреченно.

– Я не пустил их. У них не было ордера на обыск.

Не знаю, почему его мучили страхи. То, что гордо именовалось «ворованным», на деле было стопкой книг из типичной советской библиотеки. Вспухшие, измазанные в лыжной мази и перепачканные краской, эти книжонки не представляли интереса ни для кого. Но Шульга ссал, и мне приятно было думать об этом.

Я очень завидовал ему. И очень радовался, когда жизнь его наказывала. К моему счастью, это иногда происходило.