Опыты теодицеи о благости Божией, свободе человека и начале зла

Нет ничего безрассуднее этого мнения; и будут ли учить, что Бог положительным законом установил добро и зло, или будут утверждать, что существует нечто доброе и справедливое до его решения, которому он никогда не обязывал подчиняться, так что ничто не мешало ему самому поступить несправедливо и осудить, может быть, самых невинных, – и в том и в другом случае будут утверждать почти одно и то же и почти равным образом будут бесчестить его; ибо если справедливость установлена произвольно и без всякого основания, если Бог избрал ее некоторым образом случайно, как случайно избирает жребий, тогда его благость и мудрость не обнаруживаются и ничто не может выражать их. И если Бог по совершенно произвольному определению, без всякого основания, установил или создал то, что мы называем справедливостью и добротой, то он так же может отменить или переменить их природу, так что нельзя думать, что он навсегда сохранит их, как можно говорить, что он создаст их, когда предполагают, что они основываются на разуме. Это было бы почти то же, как если бы его справедливость отличалась от нашей, т. е. если бы (например) в его кодексе было написано, что справедливо оставлять невинных навеки несчастными. Если признать эти положения, ничто не может обязывать Бога держать свое слово или удостоверять нас в его исполнении. Ибо почему закон справедливости, по которому разумные обещания должны быть исполнены, нарушался бы больше, чем все остальные законы.

177. Все эти положения, несмотря на незначительные различия между ними, а именно: положения о том, 1) что природа справедливости произвольна, 2) что хотя она и установлена, но недостоверно то, что Бог сохранит ее, и, наконец, 3) что известная нам справедливость не есть та, которой он сам руководствуется, – губительны и для нашего упования на него, доставляющего нам успокоение, и для нашей любви к Богу, дарующей нам счастье. Ибо ничто не мешает думать, что подобный Бог поступит с добрыми людьми как тиран или как враг и что он не будет радоваться тому, что мы называем злом. И почему бы он не мог в таком случае признаваться злым началом манихеев, как и единым добрым началом ортодоксов? Если бы даже он не был ни тем, ни другим или же был то тем, то другим, то это бы означало то же, как если бы Ормузд и Ариман царствовали поочередно, смотря по тому, становится ли тот или другой из них более сильным или более ловким. Это почти то же, как одна монгольская женщина, услыхав, что некогда, в царствование Чингисхана и его преемников, ее народ властвовал над большей частью Севера и Востока, говорила затем жителям Москвы, когда г-н Исбранд отправлялся в Китай из земель этого татарского ханства, будто бог монголов изгнан с неба, но некогда он вернется на свое место. Истинный Бог всегда один и тот же; и естественная религия требует, чтобы он по существу был добрым и мудрым, как и могучим, никогда не противореча разуму и благочестию больше, чем когда говорят, будто Бог все творит без знания, или когда ему приписывают такое знание, которое не имеет своим предметом вечных правил добра и справедливости, или, наконец, будто он обладает волей, не обращающей никакого внимания на эти правила.

178. Некоторые теологи, писавшие о власти Бога над творениями, кажется, приписывали ему безграничное право, власть произвольную и деспотическую. Они думали, что таким образом они возносят Божество на высшую ступень величия и высоты, какую только можно себе представить, и что надо до такой степени умалить творение перед Творцом, чтобы Творец не был связан никаким видом законов в отношении к творению. Некоторые отрывки из Твисса, Реторфорта и некоторых других супралапсариев внушают мысль, будто Бог никогда не может грешить, что бы он ни делал, потому что он не подчинен никакому закону. Сам г-н Бейль думает, что это учение чудовищно и противоречит Божией святости, но я полагаю, что намерение некоторых из этих авторов было менее дурно, чем представляется (см. «Исторический и критический словарь», статья «Павликиане», с. 2332, initio[157]). По-видимому, под именем «божественное право» они разумели ἀνυπευϑυνίαν – состояние, когда ни перед кем не ответственны в отношении того, что делают. Но они не отвергали, что Бог сам себя обязывает в отношении того, что требуют от него благость и справедливость. Относительно этого можно прочитать апологию Кальвина, составленную г-ном Амиро; достоверно, что в этом вопросе Кальвин представляется ортодоксом и никоим образом не может быть отнесен к числу крайних супралапсариев.