Оракул

Не черный. Красный. Глаза странно поблескивают.

Забыв о боли, Сетис изумленно уставился на находку.

Скорпион был вырезан из твердого драгоценного камня. На тонких рубиновых гранях играли блики света, внутри крохотного туловища переливались миниатюрные радуги, изогнутый хвост был произведением ювелирного искусства. На Сетиса смотрели крошечные золотые глаза, внезапно потемневшие, когда он опустил руку и поднял вещицу с земли. От брюшка отвалилась острая булавка, отломившаяся там, где он на нее наступил.

Застежка Брошь.

Драгоценная, священная.

Сокровище, какого ему не заработать и за долгие годы.

На него нахлынуло такое облегчение, что подкосились колени, потом оно сменилось любопытством и острой алчностью. Пальцы стиснули брошь, капли крови замутили ясное сияние рубина. Он протер камень и задумался.

Как скорпион здесь очутился? Когда он доставал чертежи, его тут не было. На миг ему в голову пришла безумная мысль: Надзиратель узнал о пропаже чертежей и подкинул брошь, чтобы проверить его честность, но он тут же отмел ее как смехотворную. Может быть, вещица лежит тут уже давным-давно, а он, как и все остальные, ее просто не заметил? Может, она здесь уже много сотен лет?

Он не мог придумать, как продать ее и не попасть под подозрение.

Возле уха зазвенел комар. Он поглядел наверх, в глубь темной расселины между полками, совершенно черной, если не считать неверных отблесков лампы, пересеченных его собственной тенью, беспокойно перебегающей по грудам свитков. Потом снял с шеи кошелек и опустил в него брошь. Она звякнула о немногие лежащие там монеты.

Застигнутый внезапным укором совести, он подхватил лампу и торопливо побежал по запутанным коридорам к центральному проходу. Едва он вышел туда, лампа зашипела, разбрасывая голубые искры, и погасла. Он отшвырнул ее и пошел, пытаясь успокоить дыхание, по гигантскому хребту хранилища обратно к свету, к винтовой лестнице.

И остановился на полпути, удивленно ахнув.

У боковой полки стоял, опираясь на метлу, Креон.

Он лукаво помахал Сетису.

— Проваливаю, уже проваливаю, — сказал он.

* * *

— Входите, пожалуйста, — прошептала Мирани.

Он страха у нее пересохли губы, свело живот. Аргелин коротко кивнул, прошел мимо нее и огляделся. На мраморном полу в гостиной стояли два кресла, она чрезвычайно долго выбирала для них места. Теперь она села в одно из них, но, к ее огорчению, генерал не опустился во второе. Опершись ладонями о спинку, он склонился к ней.

— Не соблаговолишь ли объяснить мне, — негромко начал он, — для чего именно тебе понадобился музыкант по имени Орфет?

Она облизала губы. Его вежливость путала ее, в ней таилась шелковистая, безжалостная угроза. Всю ночь она лежала без сна, придумывая, что скажет, как будет себя вести. Если сейчас она даст слабину, то тем самым погубит и себя, и Орфета, и писца. И подведет Архона...

Поэтому в ответ она лишь улыбнулась.

— О, мне очень, очень жаль, что так получилось! Я и не думала, что доставлю вам столько хлопот. Какая досада!

Он долго и пристально смотрел на нее, потом обошел вокруг кресла и сел. Ей это показалось маленькой победой. Он мрачно заявил:

— Ты знала, что он должен умереть вместе с остальными?

— Нет, что вы, конечно не знала! Понятия не имела! Когда я узнала об этом, то пришла в ужас Я уже говорила Криссе, что, если бы я знала, мне бы и в голову не пришло...

— ... Вытащить его из тюрьмы?

Она хихикнула. На нем были черные перчатки, усеянные блестящими металлическими заклепками; когда он снял одну из них, она увидела его руки — гладкие, загорелые, безволосые.

— Понимаю! Это звучит так нагло!

— Это и было наглостью, госпожа. Удивительной наглостью. И какова же причина?

— Ну, я же вам рассказала... Разве нет? О, дело в том, что раньше он служил в моей семье. Много лет назад, когда я была совсем маленькой. На Милосе. Вот я и решила: раз Архон скончался, ему, наверно, понадобится новая работа, и мой отец был бы рад видеть его. Да, между нами говоря, он, конечно, любит выпить, но играет просто восхитительно.

Не переигрывает ли она? Мирани скромно опустила глаза на свои усыпанные кольцами руки, чувствуя, как пылают щеки под толстым слоем одолженной у Крис-сы пудры. Пудра слиплась неаккуратными комочками. Он наверняка это заметил. Он все замечает.

Аргелин кивнул. Его гладкое лицо ничего не выражало.

— Понимаю. Мой сотник — кстати, ему на две недели вполовину урезали жалованье — утверждал, что ты была очень настойчива.

Она жеманно улыбнулась.

— Генерал Аргелин, мне очень жаль беднягу. Не простите ли вы его на первый раз? Уверяю вас, он очень хороший стражник. Просто я слишком упорно настаивала на своем. — Она надула губки. — Так часто бывает со жрицами из Девятерых. Но если вы считаете... Надеюсь, половинное жалованье это не слишком мало...

— Где он? Этот Орфет?

Ее глаза широко распахнулись.

— На борту корабля, где же еще! Вчера я дала ему денег на проезд...

— Я уже послал запросы на все три судна, отправляющиеся на Милос, госпожа. По-видимому, он отклонил ваше предложение. — В его голосе послышался сарказм.