Она торопливо огляделась, встала и подошла к окнам. Одно из них выходило в храмовый сад с увядшими без воды цветами. Другое окно, в боковой стене, удивило девушку: встав на длинную каменную скамью, она словно очутилась на вершине отвесного, обрывистого утеса. Далеко внизу суетилась и галдела колония морских птиц; к выступам скал лепились кусты, некоторые из них — чахлые лимонные деревца с мелкими пепельно-желтыми плодами — отважно свесили свои ветви прямо над пропастью. По невидимым выбоинам в камнях тонкой ниточкой петляла козья тропа. Высота была такой огромной, что у Мирани закружилась голова. Внизу вековечно шумело море; она глядела на затянутый облаками горизонт и думала, что в ясную погоду отсюда наверняка виден ее родной Милос; она увидит его, когда тучи рассеются, или ночью, когда на острове зажгутся маяки.
Она отвернулась от окна, села на прохладную скамью. Достала из внутреннего кармана туники измятый клочок папируса. Ей впервые выдался случай рассмотреть его внимательно; папирус был такой старый, что, едва она развернула его, он тут же развалился надвое у нее в руках. Листок был исписан торопливым, мелким почерком — Мирани с трудом разбирала выведенные блеклыми чернилами слова:
Снаружи на террасе послышались чьи-то шаги.
Она торопливо вскочила. Сердце отчаянно колотилось в груди. Выждав минуту, подошла к двери, приоткрыла ее и выглянула на террасу. На Мирани глядели только статуи; двери в другие комнаты были закрыты.
Она затворила дверь и привалилась к ней спиной.
В смятении Мирани перечитывала записку снова и снова. Где-то вдалеке послышался тихий, трепещущий звук гонга.
Она вскочила, разожгла на столе курительницу для благовоний, открыла крышку. Задыхаясь от ужаса, положила внутрь папирус, торопливо прижала его к огненно-красному угольку и держала, пока с краю не вспыхнул маленький язычок бледно-голубого пламени. Потом повернула так, чтобы загорелся весь листок. Папирус горел медленно, словно нехотя... Снова зазвонил гонг.
Мирани в панике бросила записку на пол, растоптала ее, собрала обгоревшие клочки и выбросила их в окно, выходящее на обрыв. Пальцы стали черными. Она торопливо вытерла руки, поправила прическу и подошла к двери.
Закрывая за собой дверь, она заметила на полу несколько обрывков папируса, обугленных, но не догоревших. Их шевелил ветер. Но убирать их не было времени.
У Гермии были личные апартаменты в Верхнем Доме, с внутренним двориком, заросшим вьющимися розами. Мирани приоткрыла дверь из кедрового дерева и робко заглянула в покои. В лицо ей пахнуло сладким ароматом цветов. В комнате никого не было, лишь с подставки возле незажженной жаровни улыбалась пустыми глазницами золотая маска Гласительницы.
Выждав немного, Мирани прошла через комнату и встала возле маски.
Мирани прикусила губу. Старик так наивен! Гермия слушает Оракула, но оттуда не доносится ни звука. Поэтому она говорит то, что нужно ей. И все происходит так, как она того захочет. Гласительница правит Островом, а Остров правит всем Двуземельем, от Восхода до Лунных гор.
Маска глядела на нее. Мирани подошла ближе.