Мир едва заметно покачнулся. По поверхности ее разума пробежала легкая рябь. Она медленно отставила чашу и попыталась начать снова:
— Ретия... Она может...
Слова не шли с губ. Они тонули на языке, хотя во рту пересохло. Гермия рухнула в кресло, взглянула на Криссу и еле слышно прошептала:
— Что ты... сделала со мной? Что это... было?!
— Непентес. Напиток забвения... — Крисса сцепила пальцы, съежилась, потом зарыдала, как провинившееся дитя. — Они меня заставили! Сказали, что если я откажусь...
Но Гермия уже не слышала ее. В последний момент — перед тем, как тьма окончательно заволокла ее взор, она увидела, что в дверях стоит Ретия, мрачная и безмолвная.
Сетис заорал от ужаса.
Он падал головой вниз. Потом рывком остановился, чуть не переломав все кости, и повис, раскачиваясь и больно ударяясь о твердую каменную стену. Сверху на него сыпались мелкие камешки.
— Орфет!
— Я тебя держу. — Голос музыканта дрожал от натуги.
Он ничего не видел, не мог вздохнуть. Руки Орфета тисками сжимали его щиколотку. Стена снова приблизилась и ударила его в грудь.
— Вытащи меня!
— Ты нахальный... дерзкий... щенок. — Каждое слово сопровождалось сдавленным хрипом. — Умником себя считаешь... Отпущу-ка я тебя, пожалуй...
Паника пронзила Сетиса, словно копье.
— НЕТ!
Сверху донесся странный свистящий хрип. Орфет смеялся! Потом могучие руки обхватили его ногу еще сильнее, дернули вверх, вцепились в тунику, затем в пояс и швырнули на песок. Он перекатился на спину и свернулся в клубок, дрожа всем телом. Орфет протянул ему флягу:
— Живой?
Сетис долго не отвечал. Под сомкнутыми веками пульсировала кроваво-красная мгла.
— Да, — прошептал он наконец.
Музыкант негромко насвистывал какую-то мелодию.
— Я пошутил.
Сетис с трудом поднялся на дрожащие ноги, отпил глоток воды и вернул флягу Орфету.
— Я так и понял, — пробормотал он.
Орфет усмехнулся.
— Я же сказал, — спокойно молвил Алексос. — Я не стану убегать.
Шакал остановился и, тяжело дыша, посмотрел на три темных коридора, расходящиеся в разные стороны.
— Хотел бы я тебе верить, господин Архон, — пробормотал он.
— Ну так поверь. — Алексос рассеянно крутил в пальцах хвост сидящей у него на плече обезьянки. — Потому что скоро встанет солнце, а на рассвете я должен войти в Девятый Дом. Но я не знаю дороги. Бог послал тебя, чтобы ты меня отвел. Точно так же, как он послал Мирани, Орфета и всех остальных.
Шакал свернул в левый туннель. Закинув мальчика за спину, он бросился бежать.
— Выходит, я всего лишь божий слуга, — пропыхтел он.
— Да. Только сам этого можешь не понимать.
— Не понимаю...
— Даже Аргелин — божий слуга. Люди считают себя гораздо важнее, чем они есть на самом деле. И ты тоже считаешь...
Коридор опять разветвлялся. Около входов в туннели сидели и бесстрастно смотрели прямо перед собой гигантские каменные Архоны — мрачные и мертвые. Шакал яростно выругался.
— Неужели это Врата Второй Династии?! Мы ушли на много миль от нужного места!
Обезьянка обвила хвост вокруг шеи мальчика, он стряхнул его. Зверюшка, ничуть не обидевшись, уселась ему на голову.
— Я же говорил, — спокойно ответил Алексос. — И если ты считаешь, что Аргелин вернет тебе твои родовые поместья, то ты сильно меня переоцениваешь, господин Шакал.
Грабитель могил сбросил мальчика с плеч; тот с криком упал на землю. Шакал схватил Алексоса за тунику, притянул к себе. Его продолговатые глаза пылали гневом.
— Откуда ты знаешь про мою семью?! Кто тебе рассказал?
Алексос улыбнулся.
— Я Архон, — спокойно сказал он. — Архон всегда бывает только один. Я был Сострисом, Пеленатом и Амфилионом. Тысячью воплощений. — Его голос эхом отдавался в темных туннелях. Он звучал как голос взрослого мужчины, глубокого старика. Шакал отпрянул назад. С мгновение они смотрели друг на друга. Потом Алексос вытер пыль с лица и встал.
— Если ты Архон, — прошептал Шакал, — выведи нас отсюда.
Алексос пожал плечами.
— Нас выведет мой брат.
— В самом деле? — голос Шакала звучал устало. — И где же мы его найдем?
— Он у тебя за спиной, друг, — послышался шепот Креона.
— Что мне делать? — спросила Мирани. — Как доставить воду на землю?
Чаша стояла возле колодца. Мирани взяла ее.
— Но ведь прольется! Я не сумею ее донести!
Она увидела, что он стоит лицом к лицу со своей тенью, рука об руку с самим собой. Потом тень надвинулась, наплыла на него, и он принялся сражаться с ней. Так день борется с ночью, тьма со светом, и в битве этой не может быть победителя, и не будет ей конца. Мирани погрузила чашу в колодец, наполнила ее и бросилась бежать. Вода переливалась через край, выплескивалась ей на платье. Достигнув поворота туннеля, она, запыхавшись, обернулась. В туманной дымке мерцал, то вспыхивая, то снова угасая, залитый солнцем сад и темные скалы вокруг. Тьма и свет по-прежнему кружили, сцепившись в полувоинственном-полулюбовном объятии. Она побежала дальше.