Оракул петербургский. Книга 1

– Почему, уважаемая Елена Владимировна, надо предполагать, что я придерживаюсь иного мнения? Озвученная вами версия, полагаю, имеет веские доказательства, – надеюсь, что собраны письменные заключения у кафедральных тузов, присутствовавших на патологоанатомическом вскрытие? – Однако, столь убедительную позицию могут попытаться разрушить как раз те, от кого нападения больница не ждет, – от родителей. Тогда не известно, как все сложится, – суды теперь работают яростно, с напором и, кажется, принимают справедливые решения.

Вновь нависла тишина, возникло некоторое замешательство. Опытные администраторы почему-то решили, что Сергеев начинает своеобразный шантаж, приоткрывает свою выигрышную масть – реализует задуманную комбинацию. Понятно, что если он вооружит родителей умершего мальчика и их адвоката необходимыми сведениями, подскажет кого необходимо вызвать в суд в качестве независимых и неподкупных экспертов, то возможны большие неприятности.

Настало время для молниеносного отступления и принесения "подарков" этому хитрецу. Они не способны осознать искренность простенькой формулы мудреца Ивана Бунина – "Обижаются и мстят только лакеи".

В действительности, Сергеев не собирался никого шантажировать, ни даже блефовать. Он просто высказал искреннее предположение, вполне реальное, способное выжать из больницы определенную материальную компенсацию. О таком варианте событий обязаны подумать те, кто собирался так легко спрятать концы в воду.

Другая задача выглядела еще более наивной, – он пытался прозондировать перспективы кадровых перестановок. Но, естественно, такие сведения никто не собирался ему сообщать, даже при массированном нажиме.

Представители обеих сторон молчали, – каждый думал о своем, взвешивал реальные козыри. Знаменитого "момента истины" не наступало. Сергееву уже страшно надоела ситуация "бури в чашке молока".

Его ждал Чистяков, у него другие задачи, иные ставки в этой жизни. Не задумываясь над политесом, Сергеев резким броском вырвался из объятий мягкого кресла и двинулся к двери, на ходу бросив: "Подумаю до завтра, тогда и дам окончательный ответ"…

2.5

В помещениях морга разлеглись тишина и таинственный мрак. Сергеев с трудом различил согбенную фигуру Чистякова, – она почему-то вызвала у него жалость, которая всегда сопровождает отношения врача и серьезного больного.

– Миша, – окликнул он друга, – ты почему сидишь в потьмах с видом отчаянной неприкаянности?

Чистяков поднял голову и почти не размыкая губ, словно сдерживая судорогу, вымолвил:

– Загляни в секционную, только сейчас привезли труп Ивановой Ларисы.

Сергеев, еще не отдавая полный отчет услышанному, приоткрыл дверь в смежную комнату: на столе под серой простыней лежала глыба. Он отдернул простыню. Бывшая коллега, Лариса – хирург-стоматолог, всей своей массой, составляющей не менее ста тридцати килограммов, прочно улеглась на секционном столе. На шее виднелась странгуляционная борозда, лицо синюшное с мелкоточечными петехиями. Сергеев обернулся к Чистякову:

– Подробности знаешь?

– Повесилась у себя дома, зацепив веревку за ту же трубу в ванной, за которую цеплял ее лет десять тому назад ее дед.

– Лариса как бы унаследовала способ и желание ухода из жизни, – закон парных случаев в действии! – отвечал ему Михаил Романович. – Оставила записку с одним только словом – "Простите!". У кого просила прощения? за что? – не известно.

Сергеев помнил эту огромную, толстущую женщину, тяжело отдувающуюся, когда она являлась к ним в отделение по вызову, чтобы санировать инфекционным больным хронические очаги сопутствующей инфекции. Была она молчалива и крайне неразговорчива. Известно, что детство провела в детдоме, куда сдала ее мать, не пожелавшая заниматься воспитанием единственного ребенка. Отца своего она не знала. Из детдома Лариса вернулась жить к деду, закончила стоматологический факультет, была неплохим специалистом.

Что могло подвигнуть эту внешне уравновешенную женщину к самоубийству? – оставалось загадкой. Наследственность, диктующая особый вид ларвированной шизофрении, или ворвавшиеся в ее жизнь непривычные события определили трагический исход?

"Опять треклятая интрига"! – подумал Сергеев. Он не стал ничего комментировать и обсуждать с Чистяковым.

Практически без экспозиции, без предисловия Сергеев включил верхний свет в первом кабинете и попросил Мишу снять обувь, носки, закатать штанины: ему необходимо было осмотреть кожные покровы голеней обеих ног. Михаил Романович поморщился, но выполнил просьбу.

Картина осмотра говорила сама за себя, Сергеев словно выстрелил:

– Миша, смотри и помни, – это все называется саркома Капоши. Массивные поражения шеи и волосистой части головы, паховой области явными грибковыми элементами любого серьезного инфекциониста заставят поставить только один диагноз – развернутый иммунодефицит.

– Конечно, он вторичный и, скорее всего, свалился на тебя не случайно, а как наказание за греховные поиски. Истинный творец событий мне, думается, известен. Его за такие шалости давно пора было задушить как последнюю гадину. Но речь сейчас не о том.