Оракул петербургский. Книга 1

Сергеев не успел закончить речь, как из темноты, из дальней комнаты, вырвалась Муза. Она, оказывается, не ушла, а притаилась в гистологической лаборатории. Эта лучезарная стерва, ночная летучая мышь, все то, что касалось ее интересов, чувствовала на дальней дистанции.

Миша входил в сферу ее интересов на столько основательно, что пропустить информацию о нем она не могла, даже под страхом расстрела. Муза, конечно, все слышала. Она сверлила взглядом обоих врачей, по щекам текли слезы, а губы шептали что-то несвязанное.

Миша сделал беспокойное движение рукой, но быстро завял и повесил нос. Муза же еще только набирала обороты. Сергеев собирался докопаться до истины, но при таком стечении обстоятельств вести дальше анамнестическое расследование было просто немыслимо, – сперва нужно выгнать Музу. Мужские разговоры не терпят свидетелей-женщин. Для начала пришлось пожертвовать деликатностью:

– Муза, мать твою так! – молвил с вполне натуральной злобой Сергеев. – Почему ты считаешь возможным совать нос во все дыры? Сколько можно терпеть твои шпионские вылазки? – Убирайся к чертовой матери и дай спокойно поговорить доктору с пациентом!

Муза словно и не слышала напряженной речи Сергеева. Она, размазывая слезы и ресничную краску по сморщенной рожице, крутилась вокруг Мишки, – то хватая его за рукав халата, то пытаясь оглаживать грешную голову.

Ему, естественно, было все это неприятно, но он крепился, видимо, осознавая свою виновность. Сергеев понял, что Муза просто невменяема и оставить мужчин в покое не соблаговолит ни при каких уговорах, тем более при окрике.

Он поднял Мишу за руку, выставил в смежную с кабинетом секционную и закрыл ключом дверь изнутри. Муза колотилась снаружи, жалобно повизгивая. Простая мысль, как огромная телега, вперлась в сознание Сергеева: Муза, конечно, обо всем догадывалась раньше, давно сама поставила точный диагноз заболевания своего возлюбленного.

Она, без сомнения, уже прочитала массу специальной литературы, – тем и объясняется ее своеобразная реакция на Мишу, вырывавшаяся из-под спуда женской терпимости, привязанности, преданности.

Вопрос был ясен, "исперчен", если хотите, – "любовная лодка разбилась о быт!" – вспомнил Сергеев слова Володи Маяковского. Что-то близкое в страданиях, смежное в настроениях забрезжило в жизненных параллелях двух вполне независимых персон.

Уединившись в секционной, врач и пациент занялись серьезным диагностическим исследованием: Мише пришлось обнажиться и полностью продемонстрировать все накопившиеся патологические симптомы. Динамика отмечалась удручающая, но продолжать сетовать на позднее обращение к специалисту было бесполезно, – оба понимали, что случай некурабельный и скорость обращения роли никакой, практически, не играла.

Занимала обоих заурядная организационная проблема: необходимо срочно ложиться в инфекционное отделение и проводить подробные специальные исследования. Но оба понимали, что реакция сослуживцев будет однозначной, ибо такие сведения быстрее молнии распространятся по больнице.

Чистяков будет меченным, причем, поганой яркой краской, которую не отмоешь никогда. Скоро поползут слухи, – яркие, скабрезные, обидные, возможно, несправедливые. Сергеев после длительного размышления вынес единственно верный приговор:

– Миша, надо послать все условности в ректальную магистраль и заняться серьезным обследованием, затем – массированным лечением. Ситуация осложняется лишь тем, что наши административные суки решили сослать меня в дальние края, дабы я не мешал им устраивать какие-то темные делишки.

– Однако, пока суть да дело, – пока будет идти рутинное, непростое обследование, – я тебе, собственно, и не нужен. Мы попросим Илью Бирмана, – толкового врача и порядочного мужика, – провести эту стадию. А к моменту получения всех необходимых сведений, я уже закончу отбывание ссылки.

– Музу поставим на стремя, – пусть звонит сразу же, безотлагательно, если будет меняться обстановка.

На том и порешили. Отомкнули двери и вышли на волю. Муза перестала скулить и только глазами верной, но побитой, собаки, зыркала на новоиспеченного страдальца. Мишка потрепал ее по холке, а она прижалась щекой к его руке:

– Девочка моя, у тебя есть выбор: либо ты плюешь на все четыре стороны и срочно забываешь меня; либо ты взваливаешь на себя тягчайшие муки, – сопровождение живого трупа до крематория.

Муза взвилась, как ошпаренная. В другой день она, без промедления, залепила бы Мишке пощечину, но сейчас только прорычала и насупилась.

– Можно считать, что выбор сделан. Я начинаю осознавать преимущества больного человека, – попробовал Чистяков спрятать переживания за корявые шутки.

Он помог надеть ей пальто, тщательно укутался сам, – его, видимо, знобило. Сергеев отметил и этот симптом постоянной интоксикации – свидетельство далеко зашедшего иммуннодефицита.