Сгрёб я с кровати содержимое сумки обратно и улёгся сам, меч, до сих пор висящий на поясе напомнил, что не мешало-бы раздеться перед сном. Усталость какая-то накатилась, поэтому просто отстегнул меч, сбросив его с кровати. Под шум дождя так хорошо засыпается!..
11. Ритуал
Яркий свет пробился сквозь веки, сообщая, что солнце высоко и некоторым пора бы уже проснуться.
Открыв глаза, я сначала им не поверил. Зажмурился, вдохнул сухой горячий воздух и снова открыл.
Та-а-ак, без паники.
Комнаты, в которой я заснул, нет.
Без-па-ни-ки!
Похоже в этот раз, меня занесло в пустыню, иначе не назвать. Зной стоит, а я…
Осмотрел себя. Я в какой-то странной одежде. То ли это платье, то ли халат, украшенный тёмно-синими орнаментами и пояском кокетливо подвязанный. На поясе висят слева увесистые мешочки-кошелёчки, справа — небольшая книга, тоже вся в темно-синих узорах.
Какой-то я стильный, что ли… Узорчатый.
Ладно, мне уже не привыкать переодеваться. Поднял я голову, желая оглядеть местность — Нет! Этого не может быть!
Прямо передо мной, метрах в пяти, стоит эта проклятая алтарная каменюка!
Хотя, что это я. Нет, конечно. Тот камень чёрный, отполированный и все-таки посреди леса. А этот цвета такого же, как песок под ногами, светло-серо-желтый, и вполне вписывается в здешнюю местность, не нарушая композицию. Не то, что там, инородно.
— Сендар! — окликнули сзади. — Ты уже тут? Ну и прыткий же ты аквэн! Не скажешь, что сто двадцать лет стукнуло.
Я обернулся. Мужчина был одет так же, как и я, в похожий платье-халат, только в красных узорах. Ростом с меня, лицо волевое, смуглое, с небольшой чёрной бородой. Глаза выражали усталость и какую-то безысходность.
— Выбрал же он место для встречи. Ничего не скажешь — смельчак! — продолжал человек в красном. — Сейчас прибудут остальные. Ты уже поставил для нас защиту?
Я его не понимал. Чего он от меня хочет? Какой я ему нафиг аквэн сто двадцатилетний?
Хотелось спросить всё это, но, едва я открыл рот, как стало вдруг тесно и душно. Голос мне не подчинялся, словно я был кем-то, кому можно смотреть, но нельзя говорить. Наблюдатель? Что ж посмотрим.
— Фэриос, нет, защиту я пока не ставил. Ты это сделаешь сам. Щит огня в этих условиях будет лучше действовать, — ответил я, точнее, тот, в ком я нахожусь.
Только переселения душ мне здесь не хватало!
— Как знаешь, — произнёс он.
И начал совершать пасы руками. В воздухе то и дело вспыхивало пламя, но тут же угасало.
— Что с тобой случилось? Ты места себе не находишь, — продолжал «красный». — Всё будет хорошо. Оракул дал высокую вероятность вернуться живым из этого похода.
— Мне было не по себе, но сейчас уже всё в порядке, — ответил аквэн, внутри которого я сидел.
«Красный» все махал и махал, пламя все вспыхивало и гасло, а я не мог понять, получается у него ставить щит или нет. Вскоре начали появляться и другие ряженые, все пёстрые. В глазах зарябило. И не зажмуришься, тело-то не моё.
Промелькнул и знакомый тип. Геша! Тут как тут. И чего он тут забыл?
Посмо-отрим…
Все перешёптывались, переглядывались, кучковались, как в кино показывают собрания высшего света. Неизвестно, чего они ждали. Напряженно ждали. Все, кроме Геши, который сохраняя завидную невозмутимость, то и дело поглядывал в сторону каменюки, похожей на трибуну и напомнившей мне сначала ритуальный камень.
Воздух буквально искрился от напряжения, царившего в этой компании. Хотя, может, это тип в красном халате все-таки поставил огненный щит, и теперь он мерцает. Черт его знает…
А этому аквэну, к которому меня «подселили», здесь очень неуютно. Он озирается, пальцы у него стиснуты. Я его понимаю и разделяю положение.
Наконец, один не выдержал и, громко послав всех к какому-то существу под семь хвостов, объявил:
— Что бы я сдох, если еще раз пойду на поводу у этого ферха!
Он шагнул вперед — и упал замертво.
Народ напрягся еще больше.
— На каждое подобное слово у меня найдутся силы! — донеслось от каменюки. — Неужели вы подумали, что десятилетней войной можно меня измотать?
Все повернулись на голос.
Удивительно, насколько уставшим выглядел обладатель такого грозного голоса. Высокий, худощавый, в старой, потёртой и надорванной длиннополой рубахе на голое тело… Бриджи, видавшие лучшие времена… Он стоял на камне босиком. Оборванец как есть. Образ дополняли чёрные круги под глазами и грязно-чёрные волосы, давно забывшие слово «расчёска».
Но не похоже, чтобы этот бродяга пришел сдаваться. Лицо выражало презрение, рот кривился в усмешке, бегающий взгляд сновал от одного к другому.
Вперед вышел старец, в самых пышных нарядах из всех собравшихся:
— Ты проиграл, Бэзил! Сдавайся, и тебя сохранят жизнь. На Совете было принято, что таким даром, как у тебя, не стоит разбрасываться.
— Как благородно с вашей стороны сохранить мне жизнь, — хмыкнул оборванец. — Я и так знаю, что вы не дадите мне умереть. Я знаю больше каждого из вас. Я, на секундочку, провидец и вижу много чего интересного. Побольше вашего оракула.