Оранжерейный цветок (ЛП)

Только когда я забираюсь на заднее сиденье машины, только когда захлопывается дверь и шины начинают катиться по дороге, я кричу.

Все эмоции, которые я сдерживал ради брата, ради Дэйзи, выплескиваются из меня. Я мог бы ударить ногой по двери. Я мог бы ударить по чему-нибудь, если бы мои руки не были в наручниках. Но вместо этого я просто кричу, выпуская наружу страдания, которые разрывают мои внутренности.

Я только что завершил — Тройную корону Йосемити.

Я только что осуществил мечту всей жизни.

У меня была Дэйзи.

Я был, блять, счастлив.

А теперь я здесь.

В наручниках.

Арестован.

Еду в тюрьму.

Я еду в тюрьму.

59. Райк Мэдоуз

Они ещё не оформили меня. Я сижу один в камере, мои нервы скачут каждый раз, когда мимо проходит полицейский, ожидая, что они выведут меня для фотографирования и снятия отпечатков пальцев.

Изнасилование несовершеннолетней.

Изнасилование.

Это то, что вызывает у меня физическую боль. Лучше бы меня ложно осудили за убийство. Горло жжет, и я упираюсь затылком в цементную стену, молчу и пытаюсь онеметь. Я не знаю, что будет дальше. Я не знаю, сколько улик Саманта может попытаться использовать против меня. Каким свидетелям она может заплатить, чтобы они лгали для неё? Меня будут судить в уголовном порядке. Я не могу уладить это гребаное дело, заплатив кому-то. Мне грозит тюремный, блять, срок.

Я помню все вспышки камер, когда я вылезал из полицейской машины, все вопросы, которые мне задавали.

— Райк?! Ты невиновен?!

— Райк?! Ты виновен?!

— Какие у них есть улики против тебя?!

А потом я вошел в полицейский участок в наручниках. Я чертовски ненавижу, что слово «изнасилование» будет рядом с моим лицом на заголовках журналов. Тошнота накатывает на меня, но меня уже один раз стошнило. Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

Всё будет хорошо, мой друг.

Даже волшебные слова Коннора не могут развязать клубок боли в моей груди.

— Райк Мэдоуз?

Я открываю глаза. Офицер останавливается возле моей камеры, прерывая мои мысли. Мой желудок всё ещё переворачивается. Я не встаю со скамейки, но он отстегивает связку ключей на поясе и вставляет один в замок. Они пришли, чтобы официально оформить меня.

Он распахивает дверь камеры. Я собираюсь встать, но он говорит: — К Вам пришли.

Я остаюсь прикованным к скамейке, мои конечности каменеют, как только человек начинает идти по коридоу, застегивая пиджак. И вот передо мной уже стоит отец.

Мой гребаный отец.

С жестким взглядом, как у меня.

С суровой челюстью, темно-каштановыми волосами и моими, блять, глазами.

Я больше похож на него, чем на брата. Но Ло сказал бы, что лучше, блять, быть похожим на Джонатана, чем быть им, вести себя как он, что Ло иногда и делает.

Но если бы Ло был здесь, он бы хотел, чтобы я вел себя хорошо. Он бы хотел, чтобы я похоронил обиду. Ещё в Юте он спросил, могу ли я это сделать. Я сказал ему правду. Я не знаю. Какая-то часть меня хочет попробовать. Другая часть просто хочет оттолкнуть Джонатана так чертовски далеко.

Одна сторона сильнее.

— Можете закрыть эту гребаную дверь, — говорю я офицеру.

Мой отец качает головой.

— Не будь засранцем. Ты сейчас сидишь в камере.

— Я не просил тебя приходить сюда, — отвечаю я.

— Но я здесь, Райк. И я никуда не уйду. Хочешь ты этого или нет, у тебя нет особого выбора, — и тут мой отец заходит в тюремную камеру. — Вы можете дать нам несколько минут? — спрашивает отец у офицера.

— Мне придется запереть вас.

Я жду, что отец вытащит пачку денег, будет угрожать или даст взятку, но вместо этого он просто кивает и говорит: — Хорошо.

Я хмурюсь, наблюдая, как коп запирает меня в камере к моим отцом, а отец не сопротивляется, ни черта не стыдясь того, что он здесь. Он просто стоит напротив меня, засунув руки в свои черные брюки.

После громкого удара захлопнувшейся двери коп исчезает в темном коридоре.

Почему ты, блять, здесь? Я должен спросить его. Но я снова оказываюсь в том загородном клубе, тихий, семнадцатилетний и ненавистный, как бы сильно я ни хотел всё это отпустить.

— Моя команда юристов уже разбирается с этим бардаком, — говорит он. — Об этом позаботятся. Тебя должны выпустить отсюда через пятнадцать минут.

Я открываю рот, чтобы сказать ему, что мне не нужна его помощь, но он прерывает меня.

— Ты мой сын. Я не знаю, сколько раз я должен напоминать тебе об этом — такое ощущение, будто Сара выжгла моё имя из твоей головы.

Моя челюсть крепко сжимается. Я не хочу снова поднимать все эти вопросы. Я не хочу слышать, как он называет её сукой или кричит о том, как она промыла мне мозги. Я просто хочу посидеть здесь в гребаном покое и разобраться с обвинениями самостоятельно.

— Райк, — он произносит моё имя так, словно оно что-то для него значит. — Что ты хочешь от меня? — он протягивает руки, ладони направлены на меня, будто он открывает себя мне, будто он чертовски старается. — Или я просто замахиваюсь на невидимый шар? Это конец, да? Я ничего не могу, блять, сделать. Ты принял решение, что больше не хочешь иметь отца.