Оранжерейный цветок (ЛП)

Мы направляемся к Дымчатым горам в Теннесси, и деревья окаймляют каждую сторону однополосной улицы.

Коннор уступает и убирает блокировку на окнах. Как только Дэйзи слышит щелчок, она подпрыгивает на сиденье. Окно уже опускается, и она вытаскивает половину своего гребаного тела из внедорожника. Она садится на край окна.

— Не знаю, кто хуже влияет, — говорит Коннор, — она на тебя или ты на неё.

Я почти улыбаюсь. Я хватаюсь за её лодыжку, позволяя ей делать своё дело.

— Если она начнёт падать, я подтяну её обратно, — говорю я ему.

Я уверен в свою силу. Если бы я не потратил почти всю свою жизнь на её укрепление скалолазанием и бегом, я бы не смог за ней поспевать.

Она поднимает руки вверх и смеется, ветер развевает её короткие светлые волосы. Она закрывает глаза и глубоко вдыхает.

Свобода не приходит с возрастом. Она не появляется волшебным образом, когда ты становишься совершеннолетним.

Она приходит, когда ты отстаиваешь то, во что веришь. Сейчас я вижу подобие этого умиротворения для Дэйзи.

Но три дня назад она позвонила маме, и когда Дэйзи сказала ей, что ушла из модельного бизнеса, Саманта повесила трубку. Она просто отгородилась от неё. Она не стала слушать, как Дэйзи объясняет причину. А потом её мама позвонила Роуз, и настучала обо всей этой ситуации своей другой дочери. Её мама измазала моё имя в грязи.

Это моя вина, что Дэйзи не работает моделью.

Я заставила её приехать сюда.

Если Саманта думает, что моя дружба с Дэйзи заставила её бросить карьеру, то интересно, во что она начнет верить, когда увидит лицо Дэйзи?

Я не сомневаюсь, что это тоже будет моя вина.

32. Дэйзи Кэллоуэй

— Не ешь ничего тяжелого, — говорит мне Райк. Я сижу, скрестив ноги, в кабинке, отрубленные головы лосей и антилоп закреплены на стенах John’s Backwoods Smokehouse. Мы остановились в горах Кентукки, чтобы поужинать, и теперь, когда мне сняли швы и я больше не занимаюсь модельным бизнесом и могу есть чертову настоящую еду.

— Мне не нравится это предложение.

Мои глаза хищно оглядывают картинки на огромном меню. Сочные стейки. Свиные ребрышки. Барбекю-сэндвичи. Жирные бургеры.

Мой урчащий живот хочет всего этого.

— Тебе потом будет ахринеть как плохо. Ты не можешь перейти от долговременного питания фруктами и овощами к питанию красным мясом.

Я смотрю на него поверх меню.

— У меня есть теория, — я делаю паузу для драматического эффекта. — Что мой желудок сделан из стали.

Райк комкает свою бумажку от трубочки и бросает её мне в лицо. Она застревает в моих волосах. Я улыбаюсь, но он не видит этого за меню.

Ло не замечает нашего диалога, даже если он и сидит рядом со мной. Он занят сканированием других заполненных столиков и кабинок, гадая, заметил ли нас кто-нибудь. До этого момента нам удавалось оставаться незамеченными.

Он надвигает мою бейсболку пониже на глаза, чтобы скрыть меня от посторонних глаз. Мой шрам обращен к стене, так что если вдруг кто-то нас сфотографирует, он не поймает порез. И это не совсем моя кепка. Райк дал мне свою.

Коннор потягивает свою воду напротив Ло.

— Если ты будешь вести себя так, будто что-то скрываешь, люди будут думать, что так оно и есть, — говорит ему Коннор.

Ло хмурится.

— Я просто не хочу, чтобы меня преследовали всю дорогу.

Он выжимает лимон в свою воду и смотрит на неё так, словно она его чем-то обидела. Полагаю, так и есть, поскольку это не виски.

— Никто не засек, где мы находимся, — говорит Райк. — Мы в порядке.

Ло кивает, пытаясь поверить в это.

Я продолжаю смотреть на Райка поверх меню, ему видны только мои глаза. Ему тоже сняли швы. В уголке его брови красуется порез, маленький, но заметный. После полного заживления он превратится в шрам.

Он ловит меня на том, что я рассматриваю его черты, но я не прячусь от него. Мы играем в опасную игру Кто первый отвернется. Не я. Я смотрю на него так, будто хочу заползти к нему на колени и облизать его лицо. Он смотрит на меня с напряженной твердостью — ожесточенной, доминирующей и немного мудаковатой. Это Райк Мэдоуз. Этот неповторимый взгляд заставляет меня упереться пяткой между моих ног. Давление на пульсирующее место приятно.

Я боюсь, что сломаюсь первой. Поэтому я говорю: — Мой шрам больше твоего шрама.

Я снова улыбаюсь за меню.

Его мрачное выражение лица не меняется.

— А мой член больше твоего.

Оууууу. Уделал. Я смеюсь, и Ло корчится. Он уже перестал ругать Райка за то, что тот поддерживает мои неприличные разговоры. Он просто качает головой и подзывает официантку, чтобы она приняла наши заказы.

Я бросаю на Райка ещё один взгляд, словно хочу его трахнуть, мои глаза смягчаются, но всё равно сужаются. Я могу говорить взглядом довольно хорошо после того, как попрактиковалась в различных выражениях для моделирования.