Оранжевое солнце

Так богатырь и сделал. Едет обратно молодой, красивый, радуется, песни распевает, славит солнце, степь, горы... Долго он ехал. Встречает Цэцэг, поглядел на нее, отвернулся — жалкая старуха, облезлая коза, плюнул и ушел, не желая с ней говорить.

Первым перебил дедушку Эрдэнэ.

— Сказка!

— Ты, дедушка, выпил больше всех серебряной воды, а почему же не омолодился? — смеялась Цэцэг.

Пили еще из родника: старое не омолодилось, молодое не состарилось. Сели на коней, разъехались. Цэцэг склонилась в седле в сторону Гомбо:

— Знаю хорошее местечко: рощица, тень, ветерок — там и позанимаемся.

Ехали, ехали. Цэцэг так и не могла найти хорошее местечко. Остановило их солнце — оранжевый шар, плывущий в густой синеве. Горело полнеба, оранжевым пологом накрылась степь, и все вокруг оранжевое, даже Гомбо, Цэцэг, их лошади. Над головой метались черные беркуты — они оранжевые... Старики знают, если беркуты беснуются над степью, — худая примета. Гомбо и Цэцэг этого не знали. Цэцэг запела песенку, но голос ее прервался, на желтой полосе взвился столб пыли. Вмиг все вокруг потемнело. Оранжевое солнце померкло, стеной упала мутная марь. Обрушился сильный порыв ветра, лошади разгорячились и понеслись. Сдержать их удалось только у густой рощи. Надвигался степной буран. Повернуть бы обратно, поспешить к юрте. Цэцэг опять смеется: испугался! Ветер свирепел. Посыпалась снежная крупка. Закружился белый вихрь. Лошадей Гомбо и Цэцэг, как волной лодку в бурю, понесло и прибило к нежданному берегу — отвесной стене горы. Спрыгнули с лошадей. Пригибаясь, ограждая лицо от ударов снежного ветра, шли ощупью, пока не наткнулись на углубление — небольшая пещера с каменным карнизом над головой. Гомбо оставил тут Цэцэг, поспешил к лошадям. Цэцэг заждалась. Он принес седла, расстелил кошмовые подстилки. Прижавшись друг к другу, они сидели под завывание бури, вглядываясь в непроглядную снеговерть... Цэцэг дрожала, кутаясь в халат.

— Гомбо, я замерзла, закрой мне ноги.

Завернулись плотнее в халаты. Цэцэг дрожала. Взял ее руку, холодная, не выпустил, спрятал под свой халат. Ветер злился, холодно и Гомбо. Голова Цэцэг на его плече, горячая ее щека прижалась к его щеке. Ему стало жарко. Вскоре Цэцэг заснула, у самого уха слышно, как она сладко посапывает. Гомбо застыл, не двигался, дышал осторожно, чтобы ее не разбудить. Что такое? Вглядывается в плотную муть, перед глазами оранжевое солнце, зажмурился. Все равно оно светит еще явственнее и жарче. Жаль, уснула Цэцэг, может быть, и она увидела бы оранжевое солнце. Вспомнилась дедушкина сказка: солнце поспорило с луной; луна стала светить днем, а солнце ночью... Что же было дальше? Забылось. А сейчас ночь или день? Открыл глаза, нет оранжевого солнца, темнота стала еще плотнее. Буря бушевала, свирепея. Цэцэг прижималась, ее рука в его руке, тепленькая рука, гладкая, как шелк халата.

Погода в пригобийских степях коварная, переменчивая. Чем бешенее буря, тем быстрее ее пронесет. У монголов есть пословица: не злись — погаснешь, не горячись — устанешь. Ветер внезапно утих, проглянули синие полосы неба, прорвались через поредевшую муть лучи солнца, и степь трудно узнать. Одетая в белое, она будто бы никогда не была зеленой. Едва ветер расчистил небо от тяжелых туч, солнце разгорелось и жарким огнем своим охватило степь от края до края. Степь быстро стала снимать свою белую одежду и, как красавица после короткого сна, засияла с такой яркостью, словно ее вымыли и заново подзеленили. Гомбо лежал не шевелясь. И когда пучок света ворвался под каменный навес и упал на лицо Цэцэг, он залюбовался. Щеки ее пылали, одна коса распустилась, волосы слегка прикрывали лоб, вторая лежала на плече, а кончик ее щекотал подбородок Гомбо. Он смотрел, точно впервые видел красивое очертание ее губ, они чуть приоткрыты, Цэцэг дышит спокойно, ровно.

Ну, что это? Где светло-зеленый халат Цэцэг? На ней розовый с лиловыми отсветами, да и на нем не синий, а тоже такой же халат. Вновь шалит солнце: поглядите вокруг. Даже лошади, пасущиеся на полянке, холмы и увалы, убегающие в степную даль, розовые... Гомбо встревожился: солнце уже низко, его розовые отсветы — приближение заката. Цэцэг потянулась, приподняла голову, ладонью уперлась в грудь Гомбо, открыла глаза, но от солнца тут же зажмурилась, и Гомбо услышал:

— Ты что прижался ко мне, отодвинься!..

Он вскочил. Цэцэг, подбирая волосы, смущенно попросила:

— Отвернись, я похожа на ведьму... — стала поправлять волосы, застегивать халат. — Я уснула, почему не разбудил? У, нехороший! Что мы ждем? Ночь, да?

Он промолчал, взял уздечки, пошел ловить лошадей. Они паслись недалеко, насытившись, выискивали вкусную траву мелколиственник, лениво ею лакомились. Гомбо привел лошадей, остановился удивленный. Цэцэг ползала по мокрой траве, плакала:

— Где же они? Ведь это подарок дяди...

Подбежала к Гомбо:

— Нет моих часиков... Потеряла...

Стали искать, перебирая каждый камешек, травинку. Часы нашел Гомбо, когда отодвинул седла, приподнял кошмовый коврик. Цэцэг просияла, выхватила часы из рук Гомбо, приложила к уху: