Оранжевое солнце

Цого глядел удивленно, узоры на халате жены будто видел впервые, их хотелось потрогать. Почему такое полезло в его голову, и понять трудно. Дагва рукой взмахнул:

— Наши молодые идут, куда Родина зовет! Ты, Цого, человек передовой, все понимаешь... — и подумал: «Самое время ему вручить». И он подошел к Цого:

— Привез тебе письмо. Вот получи...

Он вынул из сумки синий конверт и отдал его дедушке. Дулма подала Цого очки. Распечатал он конверт и едва взглянул, улыбка пробежала по его лицу.

«Почтенный Цого! Просим Вас посетить аймачную выставку лучших работ учащихся. Ваше слово для нас очень дорого...»

Цого заторопился:

— Дулма, ставь еду на стол. Хорошо ли потчевать гостей разговорами? Слышишь, уезжаю в аймачный центр. Смотреть буду, что наработали Гомбо и Эрдэнэ. Не бросили бы они тень на нашу юрту...

Дулма промолчала, лишь шумно вздохнула и начала накрывать на стол. Залаяли собаки, загудела машина. В юрту вошел Бодо.

— Сайн байну[2]! В хорошее время живем... И вы новость, как жирную кость, обгладываете со всех сторон? Видишь, Цого, синий пакет?.. Еду на аймачную выставку!..

Бодо поднял над головой синий конверт. Цого взглянул, быстро распахнул ворот халата и выхватил из-за пазухи такой же конверт.

— Видишь, Бодо, и я еду. А как твоя Цэцэг? Вернулась в юрту или стала артисткой, поет? Душевный у нее голосок...

Бодо сел у печурки.

— Цэцэг? Не спрашивайте. Нынче отцы о своих детях разве что-нибудь знают? Как услышал, глазами будто на острый дерес накололся — ничего не вижу, уши мои свист сурка оглушил — ничего не слышу...

— Где же твоя Цэцэг? Кем стала?.. — не терпелось Дулме.

Бодо шею вытянул, рот открывает, а сказать не может.

— Ла-ла...— заикался он, достал из-за пазухи бумажку, поднес к глазам, по складам прочитал: — Ла-ба-рант-ка... Вот кто! — задохнулся он, едва выговорив. — Спросил ее: где же это? Она: «Сказать не могу, секрет...» Громче спрашиваю, ногой топаю, я же отец. С каких же времен родной отец не знает, куда направилась его дочь? Цэцэг и слова мне говорить не дает: «Нельзя, отец, нельзя... Государственная тайна...» Вот какая жизнь наступила...

Дагва и Дорж насмешливо переглядывались. Старики рассердились; Бодо и Цого в один голос выкрикнули:

— Почему смеетесь? Без нас, стариков, еще плакать будете!

Цого брови сжал, трубкой по кромке стола постучал:

— В давние времена было. Старый мудрец Лувсан жил; сыновья и дочери у него выросли. Из юрты его выгнали: «Юрта наша, скот наш! Иди, много ли тебе одному надо... Сам себе еду добывай!..» Мудрец низко поклонился им: «Верно, как я не догадался? Ухожу, ухожу...»

Дети обрадовались. Догадался, сам ушел.

Стали пировать, радоваться, пить крепкую архи.

Старший брат выпрямился, крикнул, чтобы все слышали: «Юрта моя, скот мой, я — старший!..»

Шум поднялся, юрта, как в бурю, задрожала, начали братья и сестры драться, таскать за волосы друг друга. Устали, сели на землю, злобятся, рычат: «Делить будем поровну! Пошли делить».

Выбежали из юрты да к коновязи, вскочили на лошадей. Объехали степь, нет ни стада, ни пастухов. У Черной горы стоит одна рваная юрта. Подъехали, вышла из нее старуха.

«Кого ищете?» — «Ты что, слепая? Мы дети мудрейшего Лувсана. Где его скот: лошади, коровы, овцы, верблюды?»

Старуха желтым пальцем указала на дальние горы:

«За мудрым все идут... Ушли за ним и его стада...»

Дагва громко рассмеялся:

— Уважаемый Цого, это же старая сказка... Разве Эрдэнэ, Гомбо, Цэцэг похожи на детей Лувсана?

Бодо положил руку на плечо Цого:

— Нет, друг, старое остается старым; оно умерло, как дым на ветру... У нас, сам видишь, новая жизнь. Собирайся, поедем в аймак...

Цого забегал по юрте, торопит Дулму:

— Давай, давай! Ехать надо, ехать!..

Дулма спрятала заплаканные глаза; и светилось в них и печальное, и радостное... В кожаный мешок старательно укладывала она вкусную еду для своих любимцев — Гомбо и Эрдэнэ.

ЗВЕЗДЫ ПОСЫПАЛИСЬ В ЮРТУ

Зима выдалась студеная, ветреная. Всю ночь завывала буря, юрта привычно вздрагивала и притихла, лишь когда в дымник пробился первый утренний свет.